Галина Каган - Окно в другое измерение

Сюжетно спектакль строился так, что Мирон спит и ему снится музыка (темно, звучит аккордеон). Потом Муза приносит и подает ему аккордеон, и Мирон начинает играть, легко пританцовывая. Я забыл сказать, что представить Мирона не танцующим, когда звучит музыка, очень трудно, для него это действительно нереально: слышать музыку и не танцевать. Затем музыка несколько раз изменяется — как будто Мирону снится несколько разных снов: море, лес, весна, королевский бал, — и в каждой сцене выходят новые люди и танцуют свои мечты. В конце спектакля — снова лишь голос аккордеона в темноте — и перед нами занавес с фотографиями, на которых — глаза наших друзей. А во взгляде их — желание воплотить в этой жизни свою мечту: быть теми, кто они есть глубоко внутри…

Мирон очень вдохновенно играл на аккордеоне. И танцевал. Он был как будто с другой планеты. Где живет добро. Где живет музыка. Где никто ни над кем не смеется и никто никому не завидует. Где люди желают друг другу добра. Где можно быть собой, не боясь того, как тебя воспримут. Там, на его планете, звучит аккордеон и люди танцуют самих себя…

Я так люблю смотреть, как он танцует. В его танце есть свобода и любовь. И есть он. И непостижимая простота бытия…

Это он в конце концов научил меня танцевать. Скорее даже жить танцуя: словно никто тебя не видит и не останавливает страх перед тем, что подумают о тебе другие, — и тогда есть только музыка и ты полностью отдаешься ей…

Эта книга о его планете. О танце, о сне–видении и о музыке. О том, чему научил меня Мирон и чему нас всех могли бы научить люди с особенностями умственного развития, если бы мы взглянули на них другими глазами — не пренебрежительно, а просто и открыто, освободившись от предубеждения. Ведь по словам апостола Павла, « Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» [22] Первое послание к Коринфянам, 1:27. .

Эта книга о них и о нас самих — чтобы наконец мы могли открыть, что мир неделим и все мы частицы единого целого…

Я очень люблю слова Василия Стуса [23] Василий Стус (1938–1985) — выдающийся украинский поэт, правозащитник: политзаключенный: погиб в лагере на Урале. , которые тот сказал своему сыну во время второго ареста. Наверное, он понимал, что это последняя возможность поговорить с сыном, и в конце концов так и случилось: «Сынок, я хочу, чтобы ты смотрел на этот мир широко открытыми глазами, а не через узкие щели, через которые смотрит на этот мир большинство людей…» Наверное, в жизни действительно самое важное — вот это, евангельское: «Ваши же блаженны очи, что видят…» [24] Евангелие от Матфея, 13:16. .

Помню свою первую встречу с людьми с особыми потребностями. Я, студент–медик, прихожу с опозданием на встречу общины «Вера и Свет». В комнате очень много людей с ограниченными возможностями, умственными и физическими; кто–то из них в коляске, кто–то ходит, кто–то сидит. Здесь и их родители, и несколько молодых товарищей — а мне страшно, я чувствую себя неловко, растерянно…

Было так, словно я попал на другую планету. Всем полагалось петь песню со словами «руку дай» — и подавать друг другу руки. Это вообще была пытка! Ищу любую возможность, чтобы выйти в коридор — принести кому–то кресло, вынести стол… Возвращаюсь домой с каким–то странным и тяжелым чувством. Думаю: никогда больше туда не пойду…

И так трудно было весь первый год. Потому что я смотрел на них и не видел…

А потом была революция: увидеть человека там, где я видел болезнь; увидеть красоту, глубину, увидеть глаза и улыбку, слезы и нежность… И тогда — преобразиться тем, что увидел, теми, кого увидел!

С тех пор я думаю: как сделать так, чтобы мы могли видеть людей с особыми потребностями «широко раскрытыми глазами»? Что мешает нам, условно «полноценной» части человечества, видеть «неполноценных»? И что мы такое в них видим, что заставляет нас не хотеть их замечать? Наверное, от того, что мы видим и что при этом чувствуем, исходит всё то безумие и вся жестокость, которую мы совершали и совершаем: в древней Спарте или гитлеровской Германии — убивать, во многих странах — изолировать за высокие заборы, подальше от людей; отказываться при рождении, издеваться, обижать, не замечать, пренебрегать…

Элизабет Кюблер–Росс [25] Элизабет Кюблер–Росс (1926–2004) — американский психолог швейцарского происхождения, создавшая в конце 60–х годов XX века концепцию психологической помощи умирающим больным, суть которой — обратить внимание общества на ответственность врача не только за здоровье умирающего, но и за то, чтобы последние дни его жизни были прожиты достойно, без страха и мучений. когда–то сказала: «В каждом из нас живут и Гитлер, и мать Тереза; и мы должны признать это и узнать их обоих, потому что, как это ни парадоксально, невозможно открыть в себе мать Терезу, пока не признаешь, что и Гитлер в тебе тоже есть…»

И вот однажды я стал искать в отношении к людям с особыми потребностями Гитлера и мать Терезу — и в себе, и в людях рядом с собой. Мне хотелось понять людей, подойти к ним без осуждения. Не думаю, что можно исцелить общество и наставить его на путь истинный, обвиняя лишь тех, кто осуждает и отталкивает людей с особыми потребностями. Какой бесчеловечной ни казалась бы мне их реакция, сначала я должен честно спросить самого себя: при каких условиях я сам мог бы испытывать те же чувства. Ведь пока мы не одолеем внутреннего «гитлера» в самих себе, невозможно справиться со злом вне нас.

…Тогда мне было страшно и непривычно. Теперь, после многих лет работы и общения с людьми с особыми потребностями, мой прежний страх мне куда более понятен. Я испытывал его очень часто и много раз замечал в других людях. У этого страха много сторон. Первая — страх неизвестного. Ведь когда сталкиваешься с неведомыми, непривычными «другими» людьми, они для тебя как инопланетяне — и тебе, естественно, может быть страшно: ты просто не знаешь, как тебе быть, чего от них ждать… Помню, как одна моя приятельница рассказывала об отказе ее внучки принимать у себя гостью — больную девочку на коляске. Бабушка попыталась понять внучку, выяснить, в чем дело, — и девочка сказала простую вещь: «Я ее боюсь, ведь я не знаю, как с ней играть!»

Впрочем, часто причины нашего страха гораздо глубже: созерцание больного человека рождает в нас ощущение нашей собственной хрупкости и незащищенности. Такой человек напоминает нам, что многое в жизни неподвластно контролю, что больной ребенок может родиться в любой семье, что болезнь может настичь и нас самих, и наших близких, от этого никто не застрахован… Неудивительно, что в присутствии такого человека нами овладевает страх, как при внезапной встрече с похоронной процессией или известии о чьей–то неожиданной смерти.