Борис Немцов - Олимпийские игры Путина

И. ВОРОБЬЕВА: Почему красный бланк?

Б. НЕМЦОВ: Это президентский бланк. То есть это пронумерованные листы с гербом, листы особой отчетности, гербовая бумага и так далее. И вдруг Ельцин берет ручку и слово «указ» зачеркивает. То есть портит листок. Я говорю: а зачем вы зачеркнули «указ»? Он говорит: кто такой Березовский? Распоряжения хватит.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Боже.

Б. НЕМЦОВ: Круто.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот это, понимаю, история.

И. ВОРОБЬЕВА: У нас еще очень много тем.

Б. НЕМЦОВ: На самом деле в Москве было намного сложнее. Самые простые решения, допустим, — известная история, моя пересадка чиновников на отечественные автомобили. Я сейчас очень коротко скажу. Мне казалось, она настолько очевидная, понятная. Они тратят не свои деньги, а деньги налогоплательщиков. Автомобильный сектор надо поддерживать. Всю прелесть российских дорог своими задницами они должны ощущать. Все было ясно. Дикое сопротивление. Сколько совещаний в Кремле, как бы этот указ похоронить, не выполнить.

И. ВОРОБЬЕВА: Еще бы. В общем, неудивительно. Читаю вашу биографию. Конец 80-х — экологическое движение борьбы против строительства Горьковской станции теплоснабжения. Как из протестного эколога вы стали губернатором Нижегородской области, родившись в Сочи.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Что за череда решений привела вас.

Б. НЕМЦОВ: Во-первых, я не собирался никакой общественной деятельностью заниматься. Я писал докторскую диссертацию, я довольно успешно это делал, защитил кандидатскую в 24 года. В общем, я думал как раз о нормальной карьере ученого, тем более что у меня неплохо получалось. Но у меня мама, которой вчера исполнилось 85 лет.

И. ВОРОБЬЕВА: Поздравляем.

Б. НЕМЦОВ: Она в отличной форме, и у нее даже седых волос меньше, чем у меня, и склероза нет никакого. Переживает она, конечно, за то, что со мной происходит. Но тем не менее в хорошей форме. Дай бог ей здоровья. Мама у меня — заслуженный врач, врач-педиатр. Врач-лаборант, она выдающийся человек, я ею очень горжусь. И она, будучи врачом. огромное количество детей поступало с лейкозами, с такими новообразованиями, грудные дети. И мать безумно боялась из-за этой атомной станции, которая есть не что иное, как экспериментальная ядерная котельная (в черте города хотели построить атомную котельную с лозунгом «Мирный атом в каждый дом»). Можете себе представить: под гигантским давлением горячая вода, там давление 15 атмосфер, 20, вода должна была поступать в эту гнилую коммунальную систему. И так трубы рвутся, все не работает. И все должно отапливаться.

Народ, естественно, стал страдать радиофобией, и вдруг мне мама говорит: слушай, ты физик, это неправильно, это непатриотично, и то, что пишешь диссертацию, никому не надо, а ты давай людям объясни с научной точки зрения, какие есть риски, угрозы и что нам делать и так далее. И тогда я впервые в жизни написал письмо в газету. Газета называлась «Нижегородский рабочий», это была такая довольно популярная газета. Я написал письмо, почему я против этой атомной котельной. Как физик я написал, не как политик. Я объяснил, что это первая в мире станция, она экспериментальная. Над полуторамиллионным городом нельзя ставить эксперименты. Что у нас коммунальная система вся гнилая и высокое давление очень опасно. Я не ругал ядерную энергетику, как физик я не могу этого делать, но просто я считал, что такое сочетание гнилого коммунального хозяйства и высоких технологий — это катастрофа. Я написал письмо. Меня потрясло, что я получил сотни откликов и ко мне стали приходить люди. В Институт, где я работал в центре города. А моя мама теперь говорит, что она уже прокляла тот день, стала собирать подписи против этой атомной станции.

И. ВОРОБЬЕВА: То есть ваша мама все начала.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Такого осознанного решения не было.

Б. НЕМЦОВ: Мама стала собирать подписи, я стал бояться, что ее посадят, арестуют, я, естественно, рядом с ней стоял, чтобы не дай бог, ее не трогали. Меня стали узнавать постепенно, это было на площади Горького в самом центре, если вы знаете Нижний Новгород. Мама собирала подписи, и тогда никого не винтили, как сейчас. Она спокойно это делала, тем более она заслуженный врач, кто ее там тронет. В итоге это выросло в такое экологическое движение, и получилось так, что я единственный физик, который этим занимался. Дальше меня избрали в Верховный совет России. Были очень конкурентные выборы, было 12 человек кандидатов, 11 коммунистов и я. Меня избрали. Притом, что я вообще на эту кампанию не потратил никаких денег. А это были сплошные волонтеры, и люди были полны энтузиазма, считая, что я их могу спасти от этой ядерной угрозы. И меня избрали депутатом Верховного совета. Я выиграл, кстати, у Галины Галкиной. Она была зам Валентины Терешковой, зампредседателя комитета советских женщин. Помните, был такой комитет?

Б. НЕМЦОВ: Ну, слава богу.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В число советских женщин и их комитет не попали.

Б. НЕМЦОВ: Вот после этого я стал депутатом Верховного совета. Потом был август 1991-го, я защищал Белый дом, можете даже на этих исторических снимках увидеть кудрявую башку рядом с Ельциным. Это я был. Я был депутатом. А потом Ельцин повыгонял всех тех, кто поддержал ГКЧП, и в том числе нижегородских всех выгнал коммунистов. А дальше выгнать-то он выгнал, а надо было кого-то назначать, и тут выяснилось, что он ни разу не был в Нижнем Новгороде, он никого, кроме меня, не знает из Нижнего Новгорода.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Опять какое-то стечение обстоятельств.

Б. НЕМЦОВ: Я так скажу: все-таки депутатом я стал без Ельцина. Меня избрали. И в экологическом движении начал участвовать без Ельцина. Но вот то, что он назначил тогда меня, это правда. Это в высокой степени было случайно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот вы прошли очень серьезный путь, вы работаете в правительстве, все это сопровождалось разными решениями, после чего вы решаете уйти. Почему? Притом, что, например, после дефолта и вас не ушли, и вы не ушли.

Б. НЕМЦОВ: Мне позвонил Ельцин и сказал, что Кириенко уволен, а вы работаете. Не потому, что он как-то меня сильно любил, к тому времени он уже вряд ли этим страдал. Не в этом дело. Он понимал, что я за дефолт никакой ответственности не несу. Более того, я о дефолте узнал из сообщения «Интерфакса». Так же как и многие члены правительства. Я не шучу. Нам никто ничего не сказал, что там готовится и так далее. Это сущая правда. Я занимался другими вещами. Энергетикой. «Газпромом». Борьбой с воровством нефти в Чечне. Построил нефтепровод вокруг Чечни, чтобы они не воровали нашу нефть, которая шла с Каспия в Новороссийск. И занимался коммунальными всякими вопросами. Но я финансами не занимался совершенно. Железными дорогами занимался. Вообще всеми естественными монополиями. Он сказал «оставайтесь», и я увидел, что, в общем, это правительство, в котором я буду белой вороной. А все-таки правительство, как мы чуть раньше обсуждали, это такая команда. Если ты там один, ты просто ничего сделать не можешь. Мне держаться за кресло было бессмысленно. Вообще особо никогда за власть не держался. Я вам больше скажу. Когда мы проиграли выборы в 2003 году, я, когда был руководителем СПС, сказал, что если мы проиграем, я уйду в отставку. Это было условие. Я сразу объявил, что если мы проиграем, я уйду в отставку. Я требовал от всех региональных лидеров партии, что если на их территории партия проиграет, они тоже должны уйти в отставку. Я ушел в отставку.