Журнал Русская жизнь - Массовая культура 08.05.2008

Отечественные «служительницы культа» (культовые сумки, культовые туфли, культовые средства для укладки волос), юные и не очень, впитывают «философию» (еще одно модное слово, относящееся теперь ко всему - от йоги до вуду) роскоши с жадностью, начисто лишенной рефлексии. Здесь не до метафор и самоиронии - девушка каждую минуту своей жизни готова к встрече с прекрасным. Принцем, естественно. Или даже королем - возраст значения не имеет. Важен размер королевства.

Я вовсе не против Бирюлева как вполне, может быть, симпатичного района нашего города, где, вероятно, живут прекрасные люди. В смысле своего отношения к вещам все мы немножко из Бирюлева, вне зависимости от того, где живем - в Москве, Риме или Лондоне. Сообщения о Даше Жуковой, покупающей в лондонском бутике десяток одинаковых сумок разных цветов, время от времени будоражат незрелое воображение пользователей сайта compromat.ru. Московские барышни, коллекционирующие «Биркин» и идущие бог знает на какие ухищрения, чтобы хоть немного продвинуться в очереди за счастьем, отдадут все на свете только за то, чтобы потом, небрежно развалясь на диванчике в ресторане и поставив свое сокровище на специальную скамеечку, лениво пропеть подругам: «Я "Биркин" люблю за то, что это самая удобная сумка!» Не верьте, подруженьки. «Биркин» - сумка большая, тяжелая, носить ее можно только на сгибе локтя, внутри все сваливается в кучу, как в мешке. «Биркин» - чистый случай «удушения за престиж».

Вообще, понятие «удобство» из этого мира изгоняется со страстью почти шаманской. «Я привыкла носить неудобные вещи, - говорит одна моя московская знакомая, красавица и светская дама, - поскольку все красивое обычно неудобно». «Сошла с каблука - сошла с дистанции», - говаривал один известный московский стилист, ныне покойный. За ним эту остроту повторяют все кому не лень. Без туфель «Маноло» в борьбу за счастье лучше не вступать - шансы равны нулю. Если, конечно, смотреть на жизнь серьезно и не увлекаться гитаристами, менеджерами средней руки и прочими бывшими одноклассниками.

Но вернемся к «Биркин». Несколько лет назад в московском бутике Hermes, куда рвутся души любительниц «Биркин» и где, как в любом другом магазине этой марки, девушек выстраивают в очередь (сумку приходится ждать года два), было введено устное правило: сумку кому попало не продавать. Это значит, что Hermes был немало озабочен тем, что культовая сумка попадала в руки молоденьких золотоискательниц, «не заслуживших», с точки зрения магазина, этой высокой чести. Магазин понять можно - этак любая простушка обзаведется «Биркин» и станет вводить общественность в заблуждение по поводу своего статуса. Магазин попытался максимально усложнить доступ к предмету престижа. Каждой соискательнице рекомендовали стать сначала клиенткой Дома, проникнуться его философией (опять же!), купить пару сервизов или седел, а уж потом становиться в очередь. Наши девушки, не будь дуры, съездили в Милан и Париж и заказали себе сумки без всех этих хлопот.

Те, кому счастье занять очередь в «Hermes» не светит даже в перспективе, утешаются польскими и китайскими подделками под вожделенный символ статуса. Они свято верят в то, что определить подлинность сумки может только тот (или та), кто Знает. На московских презентациях можно видеть смышленых барышень с «Биркин» поросячье-розового цвета из фальшивой, покрытой перламутром змеиной кожи. Вызывая зависть подруг, они вправе не ждать от них подвоха, какой, бывает, подстерегает обладательниц настоящих сумок - когда ты даже не можешь уследить момент, в который доброжелательница легким профессиональным движением нырнет в твое кожаное сокровище, вывернет внутренний ярлычок и завистливо протянет: «О-о, какой у тебя номер маленький! Из первой серии? Сколько ждала?»

Настоящая «Биркин» или китайская, суть одна - вещь призвана произвести впечатление на окружающих, придать своей обладательнице товарный вид. Можно сколько угодно рассуждать о том, что наша страна была долгие годы ущемлена, не одета, не обута и не накормлена, и то, что мы имеем сейчас, лишь следствие всеобщего равенства в бедности. Может быть, то, что мы сегодня переживаем, напоминает годы Великой Депрессии в Америке, когда на фоне всеобщего кризиса появился термин «золотоискательницы», и девушки были готовы голодать, а также пойти на все праведные и неправедные уловки, лишь бы скопить на серебристую норковую шубку (именно серебристую, сначала короткую, а потом и в пол - таков был критерий успеха тех лет, тогдашний «Биркин»). Стремление «казаться, а не быть», столь мало популярное в сегодняшних странах с устоявшейся демократией, похоже, еще долго будет заставлять наших барышень тратить на экстерьер больше зарплаты. И это, кажется, вполне оправдывается. В смысле, приносит желаемые дивиденды.

Недавно одна моя знакомая «урвала» у прогрессивных одесских дистрибьюторов новый фетиш - сумку «Kieselstein». Стоит, как «Биркин», выглядит победительно уродливо, из кожи рептилии, с металлическими головами грифонов в качестве украшения. Эффект, производимый сумкой на окружающих, приятельница оценила сразу. «Представляешь, я захожу в бутик в Швейцарии, а они как все на меня набросятся! Да где вы взяли, да сколько стоит… Я реально почувствовала себя женщиной богатой и со вкусом!»

Вот ради этого все и делается. Хочется чувствовать себя богатой, и чтобы это чувство с тобой разделяли окружающие. Хочется быть похожей на картинку, красиво одеться, носить бриллианты (почему-то никому не хочется копировать образ жизни кумиров, например, усыновить пару-тройку эфиопских младенцев, как Анджелина Джоли или Мадонна), приобщиться к внешнему проявлению успеха. И тогда от тебя, как от заговоренной, отступят бедность и подлость ежедневного бытия. И будет тебе счастье. Как раз такое, какое бесконечно улыбается нам из всех глянцевых дыр. Счастье настолько же попсовое и целлулоидное, насколько попсовы и целлулоидны сами персонажи, на которых нам предстоит быть похожими.

Мое мармеладное

Ребенок и масскульт

Евгения Долгинова

Несколько лет назад мы с писателем Харитоновым М. ехали в машине, водитель включил радио.

«Ты прости меня, малыш, ду-ду-ру-ру. Если любишь, то простишь - ду-ду-ру-ру». Мы как-то одновременно замерли. «Скажите, кто эта прекрасная женщина, как ее имя?» - спросила я у водилы. «Русское радио, кажись», - ответил он. «Гениально, - сказал Харитонов М. - Сделайте, пожалуйста, погромче! Слушай, я в восхищении. Это… это же… это какие-то подрейтузные формы жизни!»

Определение форм жизни мне понравилось, и я немедленно довела его до сведения дочери, которой в тот момент было лет 12; времена были тяжелые, она ежедневно травила меня дихлофосом по имени Бритни Спирс. Однако идиома не произвела на нее ни малейшего впечатления. «Ну, подрейтузные, - сказала она, - а почему это дурно?» Вот, подумала я, злонравия достойные плоды! «Ну как почему, - сказала я. - Ну пакость же». - «А кто слушает "Эхо Москвы" и говорит то же самое? - спросила ядовитая девочка. - И кто читает Устинову?»