Журнал Русская жизнь - Возрастной шовинизм (декабрь 2007)

Электричка ехала очень медленно, со скоростью не больше пятнадцати километров в час. Первая остановка - Верещаковка. Двери открылись, и в электричку вошло очень много народу. Вроде бы, куда еще больше. Оказалось, есть куда. В вагоне люди уже чуть ли не сидели друг у друга на головах, в тамбуре, плотно прижавшись друг к другу, стояло человек тридцать. Поехали дальше. Школьники обсуждают половой вопрос, рабочие - производственные и микроэкономические реалии. Ржание, пиво, рыгания, сигаретный дым, мат. На второй станции, Харьков-Червонозаводский, картина повторилась - электричку опять взяла штурмом здоровенная толпа. Поехали дальше. Моим соседям по тамбуру уже трудно поднимать и опускать руки с бутылками пива, они держат их на уровне ртов, отхлебывая. Я стою в середине тамбура. Следующая - Основа, надо пробираться к выходу. Мужики, спрашиваю, на Основе на какую сторону выход? Не знаем, говорят, по-разному бывает. Ой-ой-ой. Как же быть. Электричка медленно ползет, ползет и приползает на станцию Основа. Школьники говорят: на этой стороне платформа, проходите сюда, Серега, дай человеку пройти, каким-то чудом протискиваюсь к открывающим дверям, там, на платформе, невообразимая толпа, с криками «Дайте выйти!» прорываюсь на платформу. Опять повторяется штурм, электричка уже физически не может вместить новых пассажиров, но они лезут, напирают, с криками, с матом. Какая-то женщина страшно закричала: «пустите!». Как они все поместятся в эту электричку? Что будет на следующей станции?

Основа погружена во тьму. Ни в станционном здании, ни в пристанционных домиках - ни огонька. Я, наивный, изучил карту, думал, выйду по Вокзальной улице на проспект Гагарина, а там на чем-нибудь доеду до центра, такси поймаю, если что. Да, щас. В этой полной тьме гораздо больше шансов сгинуть навсегда, чем найти Вокзальную улицу и выйти по ней на проспект Гагарина.

На соседнем пути стоит электричка, в вагонах горит свет, сидят люди. На табличке написано: Харьков-Балашовский, это в центре города, ура, я, кажется, спасен. В вагоне - блаженный простор и малолюдность. Электричка тронулась, я встал у открытого окна. Мимо проплывал гигантский, почти до горизонта, частный сектор - узкие улочки, маленькие украинские домики. Надо же - такой крупный индустриальный город с развитой инфраструктурой, с метро, и такой обширный частный сектор, фактически огромная деревня посреди города.

Балашовский вокзал, как и следовало ожидать после ознакомления со станцией Основа, не сиял огнями. Единственный освещенный объект - туалет. И это очень хорошо. Где-то тут рядом должно быть метро «Завод имени Малышева» и, судя по карте, оживленная Плехановская улица. Иду за людьми, которые вместе со мной ехали в электричке. Темнота не отступает, только где-то далеко впереди неясно мерцают огоньки.

Наконец показалась какая-то цивилизация. Ряд магазинчиков, торговых павильончиков, ларьков. Небольшое кафе, оглушительная музыка. Там, видимо, какое-то торжество. На улице рядом с кафе тяжеловесно пританцовывают три бабы. Они курят, они основательно пьяны, они нестройно подпевают отвратительной песне, доносящейся из кафе. Рядом курят несколько мужиков в костюмах и белых рубашках.

Вот и метро. Ну, вы, наверное, уже догадались. Да, рядом с метро было очень, очень темно. Было еще не поздно, работал в практически полной темноте рынок, работали ларьки и магазинчики, каковых в Харькове великое множество. Территория вокруг метро освещалась только светом этих магазинчиков, и еще немного - фонарями Плехановской улицы.

Хотя, может, это только по сравнению с Москвой кажется, что в украинских городах темно, может быть, харьковчан степень освещенности пятачка около станции метро «Завод имени Малышева» вполне устраивает. Все-таки Москва - самый освещенный город Европы.

В Донецке, вернее, в Донецкой области, я сначала безуспешно искал Россию, а потом нашел символ Украины.

В первый день мы вместе с моими донецкими друзьями Владимиром Сергеевичем и Сергеем Анатольевичем ходили и ездили по Донецку. Центр города сияет всевозможным великолепием. Апофеоз благоустроенности, ухоженности и нарядности. Розы, фонтаны, красивые дома. Рядом со стадионом «Олимпийский» строится новый огромный футбольный стадион к чемпионату Европы 2012 года. Недалеко от строящегося стадиона - памятник Иосифу Кобзону. Иосиф Кобзон изображен чуть выше своего натурального роста. Одет Иосиф Кобзон в костюм и крылатку, что придает ему некоторое сходство с Пушкиным. На другой центральной улице - памятник выдающемуся прыгуну с шестом Сергею Бубке. Бронзовый Бубка приготовился к прыжку, направив свой шест вперед и вверх. К правой ноге Бубки приварена металлическая птичка. Наверное, это знак того, что Сергей Бубка провел много времени, паря в небесах рядом с птицами.

Весь город увешан рекламными щитами, на которых изображен мулат в оранжево-черной форме донецкого «Шахтера». Мулат делает рукой приглашающий жест - приглашает болельщиков на матч «Шахтер» - «Карпаты». Интересно, как бы отреагировали на такой плакат болельщики «Шахтера» 70-х или 60-х годов.

Еще в то предвыборное время в Донецке повсюду висели рекламные щиты, на которых была изображена симпатичная блондинка с косой, повторяющей очертания ее, блондинки, головы.

Самое интересное было во второй день. Мы поехали в Донецкую область по направлению к небольшому шахтерскому городу Селидово. Пока ехали, я обнаружил на карте крошечную железнодорожную станцию Россия. На карте было написано по-украински - Росiя. Эта станция, судя по карте, находилась на небольшой боковой ветке, которая отходила от более крупной магистрали. Очень захотелось там побывать. Отклонились от первоначального маршрута, стали искать Россию. Выяснилось, что «Россия» - это довольно крупная действующая угольная шахта. Подъехали к площадке перед въездом на территорию шахты, оставили машину, вышли пройтись и размяться. У проходной стояли два автобуса, у ларька с пивом пили пиво и курили шахтеры, отработавшие смену. Скоро шахтеры сядут в автобусы, и их развезут по домам, по окрестным шахтерским поселочкам. Шахтеры перебрасываются негромкими фразами, на их лицах написано утомление. Молодежи среди шахтеров не видно, все больше сорокалетние мужики. На нас они вроде бы не обратили внимания. Рядом - столовая. Зашли. Обычная советская столовая, видно, что она была такой же и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Посетителей в столовой нет. Пахнет традиционной советской столовской едой. За раздаточной стойкой неподвижно стоят две поварихи. Перед ними - баки с пищей. Одна из поварих держит в руке половник, опущенный в бак с борщом или каким-то другим супом. Она готова по первому требованию посетителя привести в движение свой половник и налить борщ из бака в тарелку, но посетителей нет, и поварихи просто стоят, тихо и неподвижно. За кассой дремлет пожилая кассирша. Можно было бы, в принципе, перекусить, но как-то не хотелось нарушать эту сонно-знойную тишину и неподвижность, и мы вернулись на площадь перед проходной.