Журнал Русская жизнь - Бедность (февраль 2008)

Россия - богатая страна. Русские - бедный народ.

Как образуется эта разница - неразрешимый вопрос, в том смысле, что решать его всерьез нельзя, даже думать нельзя, а то ой-ей-ей. Поэтому - всего несколько замечаний по теме, чтобы и рыбку съесть и попку не ударить.

Ну например. Все - тут важно именно это самое «все», то есть все абсолютно, безо всяких исключений, а если они есть, напишите мне, пожалуйста, письмо заказное, - народы мира имеют такой институт, как наследство. То есть имущество отца и деда переходит к сыну и внуку. Разумеется, тут есть нюансы, чертова туча нюансов. Но, независимо от бедности или богатства народа - есть же и очень бедные народы - право наследования работает везде. Француз любуется на бриллиант, унаследованный от прапрадеда, масай с гордостью носит ожерелье, оставшееся от деда, и отцовское какое-нибудь копье. А уж такие вечные ценности, как Дом и Земля - это всегда наследовалось, наследовалось, накапливалось. В Западной Европе, если кто не знает, чуть не половина жилого фонда построена еще до Первой мировой.

Русские же - народ массово ограбленный, по крайней мере, в трех поколениях подряд. Такого не делали никогда и ни с кем.

Прежде всего, они лишены Земли и Дома. Обычному русскому в наследство остается квартира в советской постройке (домом это назвать затруднительно, но хорошего настоящего жилья попросту «мало осталось»: русские города разрушены как никакие другие), если совсем роскошно - «дача» (гы-гы). Квартира и дача тоже «не вполне его», потому что с правами на жилье, как и вообще со всякими правами, у нас швах: все понимают, что «если что - отберут». Например, захотят расширить шоссе, чтоб правительственным тачкам было шире ездить, или просто сломать старый дом, просто так, потому что начальству хочется его сломать. Людей выкинут куда-нибудь, их жалобный писк никто не услышит. На моей памяти выкинули из чудесного, сказочного-сахарного, пленными немцами строенного деревянного двухэтажного домика на Хорошевском шоссе семью моих друзей, семью, надо сказать, не бедную, даже со связями - но дом был не ихний, связи не связались, и закинули в гнусь, в гребеня, на десятый этаж бетонного скотомогильника, с ссаным лифтом и свинцовым небом в окне. Что делать - чужое: начальник дал, начальник взял. Деньги у нас тоже не свои, а чужие, легко отнимаемые росчерком пера - они у нас регулярно горят и тонут, займ - не отдайм, сберкнижка - ек, дефолт - бултых, черт знает еще как и чего, но деньги всегда горят, в отличие от рукописей. Сколько стариков копило «внукам на книжке», на «срочном вкладе под процент», помните? Вот то-то. Был у меня приятель, который незадолго до начала конца снял все эти деньги, не дожидаясь процента - хотел купить редкие издания, очень хотел. Родители его чуть не прибили. Потом, когда деньги у всех сгорели, издания переиздали, а есть стало нечего, он очень смеялся… Так что своим можно считать только то, что можно укрыть от начальства - мелкие вещи, серебряные ложки, золото. Но и этого очень мало: у дедов все золотишко и серебришко отобрали или выцыганили в гражданку, потом в тридцатые голодом и неустройством, потом в войну, потом в послевоенные страшные годы - когда последние, самые крепкие русские старухи меняли последние золотые ложечки и крестики на хлебушек и селедочку. Обычно советскому человеку, родившемуся в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, от родителей оставалась добрая память, обручальные кольца, пачка старых фотографий и шкафчик с книжками. Наследство, мля.

Это с одной стороны. С другой - нет никакой надежды на будущее как на источник возможного богатства.

Опять же только один пример, одно соображение из многих. Во всем мире, кроме России, существует надежнейшее из вложений - в образование детей. Родители, давшие денег «на университет», могут быть уверены, что детка - если выдержит учение, конечно - не пропадет. Станет, например, профессором. Даже в Центральной Африке чернокожий профессор получает очень хорошие - для Африки, да - деньги, во всяком случае больше, чем грузчик или лавочник. В России образованный человек может вешать свои дипломы на стенку сортира: сами по себе они мало чего стоят. И дело не только в деньгах. В советское время кандидата наук могли послать на овощебазу, перебирать осклизлую гниль под хохот пьяных колхозников, зато сантехник зашибал баблос, который в нос шибал какому-нибудь «доценту». А в постсоветское время тот же кандидат стоял на морозе у прилавка с польской косметикой, а кавказец из аула, владелец «точки», отбирал у него выручку и похлопывал ему по щеке рукавицей. Сейчас не совсем так, «корма немножко насыпали», но все же все понимают - любые вложения в детей сомнительны.

Наконец, настоящее. О нем я скажу очень глухо. Упомянем только вечную невозможность «заработать», накормиться трудом, обустроиться трудом. Если русский что-нибудь делает, это у него каким-то образом отбирают, или ломают-портят - так что лучше отдать сразу, пусть даже львиную долю, чтобы и не так обидно было, и чтобы отстали…

Гнилая тема? Понимаю, да, поэтому для ясности замнем.

В современной российской - то есть россиянской, так точнее - бытовой культуре бедность играет роль абсолютного отрицательного полюса, «предельного зла». Страх перед бедностью стал главным и основным страхом современного россиянина, затмевающим все остальные страхи. Что характерно: страх этот не имеет ничего общего со страхом перед нищетой как болезнью. Напротив, естественное отвращение от нищеты - сопряженное с умением уважать честную бедность - совершенно выветрилось. Это именно искусственный, наведенный страх, социальный конструкт.

И как все искусственное, он предполагает условность и релятивность того, чего нужно бояться.

Бедность больше не понимается как «нечего жрать», а нищета - как заросшая грязью борода и потухший взгляд. Нет, боятся не этого. Предметом страха и ненависти стала зловещая фигура «нищеброда» и ужасное «быдло».

Сначала о «нищебродах». Хотел бы я знать, кто и когда пустил гулять это замечательное словечко: в начале девяностых я его еще не помню, а вот в двухтысячные оно уже было «понятно всем». Кажется, реанимировали его либеральные писаки, много рассуждавшие о «завистливых нищих», которые точат зубы на богатства неправедные, а также писаки художественные (например, Борис Стругацкий в первом своем романе «без Аркадия» употребил это смачное словцо).

В чем состоит идейка. «Нищебродом» каждый конкретный человек считает любого, кто имеет доходы заметно ниже его собственных. Заметно - в том смысле, что это можно заметить на глаз. Для владельца машины нищеброд - тот, у кого нет машины. Для владельца иномарки нищеброд - тот, кто ездит на «Жигуле». Для владельца тюнингованного Мерседеса владелец Мерседеса нетюнингованного - нищеброд. И так далее. То есть нищеброд - это кто-то чуть ниже тебя.