Журнал Русская жизнь - ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

Я теперь снова возвращаюсь к Шилейко, знатоку восточных языков, который также писал стихи, изредка публикуя их в журнале «Аполлон». Это было время мировой войны. Шилейко не был красив; большой, очень худой, с печальными глазами, которые, казалось, видят тебя до самой глубины души. Он часто усаживался за мой столик, иногда сопровождаемый своим приятелем, поэтом, погибшим в самом начале войны. Пили красное вино и о чем-то разговаривали. Как Нарцисс, я была очарована собственной внешностью, я сама собой восхищалась, и часто меня охватывало желание встать из-за стола и посмотреться в зеркало, чтобы снова почувствовать удовольствие быть красивой. Стихи Бальмонта о Нарциссе казались мне написанными для меня…

Однажды, часа в четыре утра, несколько человек оставалось в кабаре, среди них Паллада и ее титулованные приятели. Мне было смертельно скучно, я села одна и смотрела на танцовщицу, выступающую на сцене. Вдруг ко мне подошел Шилейко и сказал: «Как жаль, что Вы замужем. А то я смог бы приходить к Вам и читать персидских поэтов…» - «Совершенно не важно, замужем я или нет. Все равно Вы можете приходить ко мне читать стихи хоть сегодня, но с одним условием: не раньше восьми утра. Потому что в это время г-жа Гартевельд обычно уже встает и одевается, и горничная тоже».

Было больше пяти часов утра. В семь мы ушли из кабаре. Холодало, и я посоветовала Шилейко не брать извозчика, а ехать на трамвае. Тут он вдруг спросил меня: «А у Вас есть ковры на лестнице?» Сперва я ничего не поняла, но затем сказала с нажимом: «За кого Вы меня принимаете? Не считаете ли Вы, что я веду Вас в буржуазный дом, где муж может спустить Вас с лестницы?» Он не ответил.

Мы подошли к двери нашей квартиры. Я позвонила, дверь открыла горничная. Я знала, что когда меня нет дома, мой муж обычно спит в комнате своего брата. Я с громадным удовольствием представляла себе тот момент, когда мой муж, проснувшись, увидит фигуру незнакомого человека прямо у своей кровати. Я провела Шилейко в комнату, где спал муж, усадила его на кровать, а сама стала будить мужа: трясла его за плечо и говорила: «Гри-Гри, просыпайся».

Он открыл глаза и закурил сигарету. Затем я представила ему Шилейко, и они стали болтать как ни в чем не бывало.

Мы жили у моей свекрови, поэтому я ничего не могла подать к столу, не спросив ее разрешения. Она была «старомодной» дамой, и я должна была надлежащим образом объяснить появление Шилейко в столь ранний час; я сказала, что он поэт и не понимает условностей светских людей. Мое лукавство дало желаемый результат: мы были очень голодны, и горничная принесла нам легкий завтрак. Шилейко записал в мой альбом стихи, посвященные мне, и около одиннадцати часов, почувствовав усталость, я почтительно извинилась и ушла спать. С тех пор я его больше не видела ни в кабаре, ни у нас дома. Мне кажется, ситуация оказалась не той, что он ожидал, и не располагала зайти еще раз.

Восстанавливая в памяти перечень известных поэтов, бывавших в кабаре «Бродячая собака», я должна назвать имя Федора Сологуба. Он часто приходил туда вместе с женой или несколькими друзьями. Я не могу вспомнить черты его лица, потому что почти всегда мне случалось видеть его со спины; все мое внимание притягивал его голый блестящий череп. Он написал множество стихов, но, к сожалению, я помню только одну строку, характерную для тех времен:

«Помолимся немного - и дьяволу, и Богу».

Там можно было встретить также поэта Игоря Северянина, который не читал, а пел свои стихи, причем очень ритмично. В своем творчестве он добился превосходного, почти классического мастерства, но темы его стихов мне не нравились - они казались мне слишком банальными. Говорили, что у него были многочисленные романы с женщинами всех сословий.

Бывал там и поэт Клюев, который приходил в кабаре одетый a la russe (сапоги и т. п.). Часто его сопровождал Есенин, веселый парень с русыми волосами, позднее женившийся на знаменитой Айседоре Дункан.

Как- то раз после вечера в кабаре поэт Клюев -давний друг Есенина - и я пошли к Палладе на чашку чая. Паллада села к нему на колени и стала гладить его по голове. Клюев, простой и совершенно не испорченный человек, был шокирован, и от стыда закрыл лицо руками. Я наблюдала эту странную сцену, делая вид, что дремлю.

К концу описываемого времени поэт Бальмонт приехал из Москвы в Санкт-Петербург и пришел в «Бродячую собаку». Он был маленьким, рыжим и некрасивым; я вертелась около него, никак не решаясь сесть рядом, но в конце концов мой большой интерес к большому поэту взял верх. Пронин, который много выпил, уселся рядом со мной и склонил голову мне на руку. Чтобы не будить его, я не стала ее убирать; тут Бальмонт, ревновавший каждую женщину, которая ему встречалась, постарался прогнать Пронина, но безрезультатно.

Около четырех часов утра появился мой муж; он быстро прошел к фортепьяно и стал играть Баха. Это не понравилось Бальмонту, и он сухо сказал: «Это не музыка, это только клавиши». Но когда через некоторое время мой муж начал играть балладу на стихи Бальмонта «Замок Джэн Вальмор», где рассказывается о красавице Джэн, живущей в своем средневековом замке среди прекрасного парка, свидетеля ее любовных приключений, Бальмонт был в восторге и несколько раз воскликнул: «Вот это музыка!» Бальмонт умер эмигрантом в Париже, нищим и покинутым, в лечебнице для неимущих.

Среди тех, кого я встречала в «Бродячей coбaке», был и Мейерхольд. Я вскоре узнала, что днем в кабаре идут театральные репетиции. Готовилась пантомима в духе «Комедии дель aрте». Эльза Радлова, актриса и художница, принимала в ней участие, и мнe случалось заменять ее, когда она не могла придти. Режиссером был Мейерхольд, и у меня была возможность видеть его ежедневно за работой. Он показывал актерам, как нужно играть роль Арлекина. По моему мнению, он сам был идеальным Арлекином. Портрет, изображающий его в этой роли, насколько я знаю, находится в Музее Александра Ш, который теперь называется Государственным Русским музеем, и фотографии этого портрета продаются в музее в качестве открыток.

В этот период к Маяковскому стала приходить известность. Мейерхольд занялся режиссурой одной из его пьес; в спектакле танцевала балерина, благодаря которой я познакомилась с ее ученицей, г-жой Лилли Брик, которая сыграла в моей жизни большую роль. Когда чета Бриков переехала в Москву, за ними последовал Шкловский, и это был идеальный menage a trois.

Я действовала не размышляя, импульсивно, часто рискуя, когда речь шла о какой-то вещи, которой мне очень хотелось. Примером я могу привести случай, когда граф Зубов организовал для своего института экскурсию в Москву; я в ней приняла участие, имея в кармане всего несколько рублей. И с этой суммой я жила там шесть недель, участвуя в институтских занятиях. Часто мне к тому же везло; я пользовалась симпатией со стороны моих друзей. В этот раз в Москве меня приютила Лилли Брик. Все это делалось по-дружески, и все друг другу помогали как могли. И такой образ жизни не казался мне странным, хотя я и отдавала себе отчет в том, что даже в этой среде я отличаюсь от других.