Журнал Русская жизнь - ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

Но Катя не открыла ей дверь.

Снижая голос - ведь ребеночек спит, - она объяснила: Мишка, придурок, ушел к матери и закрыл ее на ключ. Все в порядке, не шуми, разбудишь маленького. Юля не спала, дергалась, приходила еще несколько раз, и каждый раз слышала: не пришел еще, Кирюша спит, не шуми.

C пяти утра отвечать перестали. Молчание.

Она не выдержала, стала ломиться в дверь, на удивление легко разбила ее - посыпалась дверная рама, и увидела Мишу и Катю, спокойно спящих на диване, укрытых одним одеялом. Мальчика не было. «Кирюшу, - бесстрастно сказала проснувшаяся и ничуть не смутившаяся Катя, - забрала моя мама. Он очень уж кричал». Это было уже против любой логики - какого черта твоя мама, когда вот я, здесь, зачем вдруг твоя мама? - но Юля сломя голову побежала к этой маме, разбудила ее, та долго протирала глаза, не понимая, чего от нее хотят. Где мой ребенок, на весь город, на весь мир кричала Юля, где мой сын, отдайте моего сына. Вернулась - Кати в квартире уже не было, а Миша по-прежнему спал праведным, бестревожным алкогольным сном. Вызвали милицию. Двор быстро заполнили машины, приехала следственная группа из прокуратуры и кинологи.

Юля надеялась до последнего. И когда увидела на пороге соседской квартиры соску Кирилла («а без пустышки он никуда»), и любимую его игрушку - бабочку, - еще надеялась. И даже когда следователь, отводя глаза, сказал, что в квартире Кошкина обнаружены следы замытой крови, - все равно надеялась. Это их кровь, твердила она себе, порезались, подрались, замыли. Но собака быстро взяла след, повела сложным кружным путем и привела к гаражному кооперативу, - под одним из гаражей торчал краешек матерчатой сумки.

В ней и был Кирилл.

Вернее, то, что от него оставалось.

Голова отдельно, туловище отдельно.

И двадцать одно ножевое ранение.

Катю взяли на окраине, на квартире у предыдущего ее бой-френда. Она возвращалась с «полторашкой» самогона, была хорошо навеселе и очень удивилась, увидев оперативников.

Ее поведение потом назовут неадекватным: твердо, спокойно и убежденно она повторяла, что отдала Кирилла своей маме. Ничего не знаю. У мамы спрашивайте. Я ни при чем.

Михаил в тот же день признался в убийстве мальчика, Катя дала признательные показания на следующий день.

Кирилл был убит, по всему судя, в те самые сорок минут Юлиного отсутствия, почти сразу. В кричащем мальчике, сказал Миша, ему померещился дьявол. Мальчик капризничал, плакал, строил гримасы - а в этом доме никогда не было детского крика, - и Мише показалось, что это дьявол смеется, кривляется, усмехается ему в лицо. Катя пошла на кухню налить воду в бутылочку, - вернулась и увидела Мишу, наносящего младенцу ножевые удары. Почему не ей, почему ему?

Шел четвертый день Мишиного нон-стоп запоя - самое время для явления чертей. Белая горячка, «белка», делириум тременс - она?

- Обыватель ведь как думает? - говорит Сивак Енокян, руководитель следственного отдела СУ Фроловской межрайонной прокуратуры. - Если отрезали голову - значит, кровавый ритуал, смыслы какие-то ищут. А на самом деле все проще: он сначала убил, потом стал расчленять труп.

Енокян с гордостью говорит об этом деле. Сработали блестяще! В самом деле - в 9.45 в прокуратуру поступило сообщение из милиции, а в 12 уже нашли тело. Начинался большой снегопад, и если бы промедлили - собака потеряла бы след, а тело нашли бы только к весне, пришлось бы идентифицировать по ДНК, а характер ножевых ранений - по повреждениям костей, а при отсутствии признательных показаний очень трудно было бы что-то доказать. А тут предъявили - и сразу все пошло, обвиняемые в СИЗО и дают показания.

Кошкин, как выяснило следствие, расчленял Кирилла двумя кухонными ножами. Тонким резал кожу и сухожилия, широким пилил кость. Работу не закончил: вероятно, утомился, - и рухнул спать. Квартира была в крови, Катя замывала ее, как умела, но замыла плохо, брызги остались на табуретке, да и на полу, если приглядеться, были следы. В то время как Юля бесконечно пересекала коридор, отчаянно вопрошая о сыне, останки Кирилла еще лежали в тазике, в ванной. Катя вынесла его, по всей видимости, после того как ей удалось направить Юлю к своей матери. Были они в этот момент вдвоем, или она была одна - следствие еще не выяснило. Кирилла хотели спрятать (или все-таки похоронить?) в овраге, но по дороге ее (или их) кто-то спугнул, и сумка оказалась где поближе - под гаражом, не очень тщательно спрятанная. Ее можно было бы задвинуть ногой - не задвинули. Спешили очень. Ну и похмелье мучило, с раннего-то утреца.

Станция Арчеда упоминается в солженицынском «Случае на станции Кречетовка»: «Арчеда? Вот уж никогда не слышал. Где это? - Это, считайте, уже под Сталинградом». Двести километров - не совсем «под»; по здешней традиции город и станция называются разными именами. Бывший хутор Фролово, ударение на первый слог, с 1871 года прирастал железной дорогой, станцией Грязе-Царицынской железной дороги, потом - сталелитейным заводом, газовым и нефтяными месторождениями. Здесь родилась Зинаида Ермольева, изобретатель советского пенициллина, прообраз героини каверинской «Открытой книги», а сейчас на въезде в город стоит золотая баба с крыльями и смотрит в землю; я подумала, что это местная вариация Родины-матери, но она оказалось Добрым ангелом Мира - центром специально отстроенного архитектурно-паркового комплекса, посвященного российским меценатам. (Жители улицы Рабочей, где живет Юлия Сонина, вряд ли знают слова «меценат» и «филантроп» - и не по общему невежеству, а по причине незнакомства с собственно явлениями: если кто-то и становится объектом благотворительности, то явно не они. Когда погиб Кирилл, власти не дернулись, деньги на похороны собирали по окрестным домам, собес, впрочем, проявил внимание - потребовал от Юлии явиться со справками, чтобы снять с нее детское пособие.)

Как и большинство российских райцентров, Фролово прянично мил в мороз-и-солнце. Здесь какой-никакой юг - и частные домовладельцы выбирают для скромных своих жилищ самые жизнерадостные, полноцветные краски, никаких горчиц и пастелей: если забор - то цвета морской волны, дом - нежно-голубой, а наличники желтые, и даже казенное какое-нибудь заведение покрыто густой, почти до оранжевости, охрой; красок не жалеют и в панельных пятиэтажках, густым васильково-синим и ярко-зеленым раскрашивая рамы и оконные переплеты; новодельная белокирпичная церковка на главной площади сияет чешуйчатым золотом, похожа на что-то елочное, новогоднее. На главной улице - модные салоны и салоны красоты, компьютерный магазин, много пунктов сотовой связи; ресторан зовут «Березка», а бар - просто «Бар».