Журнал Русская жизнь - Москва (сентябрь 2008)

А если все вышеописанное происходило зимой - то это вообще, вообще…

Почему- то раньше, там, на Курской, этого не было. Просто идешь от метро к дому, сворачиваешь в темную арку, идешь через темный двор. На скамейке бухают бомжи. Тоже горят окна, но как-то обычно горят, окна и окна, входишь в подъезд, идешь пешком на второй этаж или, если лень, едешь на старом тесном лифте, лифт иногда наполнен неприятными запахами, а что делать, что делать, вокзал, такое место, приходишь домой -и все, как-то ничего особенного. А в Митино - было, было особенное. Home, sweet home, как-то так.

С годами Митино отстроилось, благоустроилось, полустихийные рыночки у автобусных остановок сменились многочисленнейшими большими и малыми магазинами всех возможных профилей. Стало еще уютнее, и ликующее ощущение home-sweet-home еще усилилось.

Потом семейное положение опять изменилось, вернее, откатилось к своему изначальному состоянию, я на некоторое время вернулся обратно, в свою коммунальную квартиру на Земляном Валу. Вроде бы, родной дом, но я уже не чувствовал себя здесь в полном смысле этого слова дома. Было явственное ощущение временности пребывания в этих стенах. При этом было очень приятно вновь оказаться в центре - естественно, я его по-прежнему любил. Правда, уже не считал, что это единственное место, где можно жить. Оказалось, что можно жить и на такой далекой окраине, как Митино, причем, жить не без некоторого удовольствия.

Наступил новый век, и у меня опять изменилось семейное положение. Надо было снимать квартиру, подвернулась подходящая «двушка». В доме 36 по Дубравной улице, ровно напротив дома 35, в котором я жил в свой первый митинский период. В общей сложности я провел в Митино четыре года, в два приема.

Пасмурным январским утром мы с женой погрузили наши не слишком многочисленные совместно нажитые пожитки в автомобиль «Газель» и поехали на свою первую собственную квартиру - в поселок Быково, это 11 километров от Москвы по Симферопольскому шоссе.

Теперь предстояло иметь дело с совершенно другими московскими окраинами - с районами вокруг станций метро нижнего конца «серой» ветки. Чаще всего это были станции «Южная» и «Аннино».

Если говорить объективно, в этих районах нет ничего особенно привлекательного. В отличие от Митино, они не представляют собой цельных, продуманных ансамблей - новые дома здесь пестро соседствуют с серыми, облезлыми строениями брежневской эпохи. Особенно это касается местности вокруг «Южной». От «Южной» до «Пражской» тянется гигантская зона, наполненная всяческими рынками, что порождает несколько нездоровую суету с криминальным оттенком. На одной из автобусных остановок у «Южной» постоянно тусуются агрессивные пьяные бомжи. По вечерам, особенно в пятницу и субботу, тут и там бродят стаи нетрезвых местных гопников. Толпы людей ломятся в автобусы, отъезжающие в южном направлении.

Аннино посимпатичней. Из торговых заведений рядом с метро - только магазин электроники «Мир» и небольшое стадо продуктовых ларьков. Здесь Москва заканчивается, рядом шумит кольцевая дорога, а прямо за стоящими на Варшавке домами начинается лес.

Но даже эти в целом неказистые места мне удалось полюбить. Как и в Митино, мои добрые чувства оказались связаны, в основном, с процессом возвращения домой вечерами и ночами. Особенно мне нравилось возвращаться домой через «Аннино». Последний автобус от «Южной» отходил в одиннадцать вечера, и после этого доехать до моего тогдашнего дома можно было только на «тачке». Надо было доехать на метро до «Аннино», выйти на Варшавку, поднять руку, сказать водителю остановившейся машины: «Быково, сто», или «Быково, сто пятьдесят», или «Быково, двести», или «Быково, двести пятьдесят» (год от года сумма росла), сесть в машину, заплатить оговоренную сумму и ехать сквозь тьму Симферопольской трассы до поселка Быково, до нового дома с огромной цифрой «7» на глухом торце, пройти по темному двору, подняться по лестнице на четвертый этаж и войти в небольшую уютную квартирку. Ура, ура, дома. Home, sweet home.

Я все больше отдалялся от центра - и географически, и эмоционально. В те годы я работал в аэропорту Домодедово, каждый день ездил туда на работу, из одной точки Подмосковья в другую, через Москву. В центре бывал нечасто, только по делу, никаких прогулок. Посещения центра особо не радовали, часто огорчали. Приедешь в какое-нибудь место, где не был, скажем, год, и неприятно поразишься произошедшим переменам - и разрушительным, и созидательным.

И все больше привыкал к окраинам, проникался их неуловимым, неформулируемым очарованием.

Иногда, ночью, приезжал в Аннино и не сразу ловил машину, а некоторое время просто так стоял, смотрел, слушал. Смотрел на окна дома серии П-3, стоящего полукругом на другой стороне Варшавки. Смотрел на проезжающие мимо машины, слушал их рев и шорох, слушал отдаленный шум кольцевой дороги. С одной стороны, хотелось поскорее домой, а с другой, было почему-то очень приятно вот так стоять и просто смотреть и слушать, особенно если было лето или ранняя осень. Обычно через несколько минут подходил кто-то из дежуривших у метро «бомбил», командир, куда едем, Быково, сто (двести, двести пятьдесят), поехали.

Так вот, стоял я у метро «Ясенево», ждал человека, смотрел на окружающие дома и просторы. И в какой-то момент где-то внутри щелкнул переключатель, и я понял, что московские окраины стали мне ближе и роднее, чем центр. Московского центра 70-х и 80-х, который я помню, Москвы «Альтиста Данилова» и «Московского гамбита» уже нет и больше никогда не будет. Наш старый центр, который был когда-то сплошной невыразимой тайной, стал ярким, звонким, простым и до ужаса понятным. Здесь бизнес-центр, здесь подземный торговый комплекс, здесь Петр Первый, а здесь, изволите видеть, элитное жилье, «золотая миля». А окраины - не такие. Кажется, московская тайна, изгнанная из центра, разлилась среди новостроек и окраинных пустырей. Здесь странным, даже удивительным образом сочетается простор и уют, спокойствие и динамизм, и что-то подсказывает мне, что такое сочетание можно найти только в Москве. И еще - здесь, на окраинах, видно, что Москва - белокаменная, можно выйти на любой балкон и своими невооруженными глазами увидеть: да, по-прежнему белокаменная, огромный белый город, именно здесь, на краю, с краю, у кольцевой дороги.

Когда мы, наконец, продали мои родные две комнаты на Земляном Валу, я не почувствовал ровным счетом ничего. Только облегчение оттого, что закончилась долгая, муторная сделка.

Написал предыдущий абзац и посмотрел в окно. За окном - огромный пустырь, линия электропередачи, слева - поля, уходящие к горизонту, а прямо предо мной, за пустырем, - город Люберцы. Хороший вид открывается с одиннадцатого этажа, можно просто часами стоять на балконе и смотреть, смотреть.