Журнал Русская жизнь - Скандалы (декабрь 2008)

«У тебя есть пакет для перевязки?»

Он вынул из кармана и сел на колени, чтобы мне удобней было. Я его разорвал, достал бинт, которым можно дать помощь. Я велел своему солдату снять с него мундир и поднять рубашку. Он это исполнил. Я оторвал кусочек бинта и отер ему груде и спину, чтобы видные были раны; наложил марлю на раны и начал бинтовать. Я сделал перевязку, тогда солдат пошел себе свободно, и мы с моим помощником пошли. Мне очень хочется пить. Подходим к деревне, видим, фанза дымится. Я говорю: «Пойдем, напьемся». Вошли в фанзу. Там одни китайки варят себе пищу, и они нас напугались. Но я им начал показывать знаком, что хочу пить. И мне одна китайка подала воды. Я напился; и она посмотрела, у меня баклага порожняя; она налила.

Только пошли вдоль деревни, и неприятель заметил эскадрон кавалерии в деревне; начал сыпать шрапнелями туда, и деваться некуда. Пришлось выходить в чисто поле. Смотрю, гонят наши двуколки, в которые начал сильно стрелять противник; даже некоторым колеса перебило. С одними оглоблями бегут лошади. Но я был счастлив: ко мне подъехал казачок и говорит:

«Можешь ехать верхом?»

А я говорю:

«Пожалуйста, нельзя ли посадить, немного подвезти, а то у меня уж мочи нет дальше идти».

Он меня посадил, а сам повел лошадь; говорит мне, чтобы я держался крепче за седло. Еду я на лошади, держусь крепко. Смотрю на ногу, и сквозь сапог начала кровь протекать. Мне что-то повеселело, я и затянул песенку, да легонько посвистываю.

Добрались мы с моим казачком до перевязочного пункта. Там раненых натаскано сколько - даже не успевают делать перевязку.

Ссадил меня казачок с лошади, а сам опять погнал, дать помощь другому. К несчастью попал я не на свой перевязочный; хотя меня и тут приняли. Ну, только спросили:

«Можешь дальше потерпеть, до своего пункта?»

Я спросил:

«Далеко?»

Они мне ответили, что в соседней деревне, отсюдова будет с версту. Я сказал, что могу; хотел идти, но дальше не могу двигаться ногой. К моему счастью, нашей роты солдатик привел своего земляка, и он ранен в грудь навылет, идти может сам: а ведущий его взял меня себе на спину и поволок дальше.

Мне его жалко, что он так тяжело несет, говорю ему:

«Веди меня так, а то ты умучаешься».

Он говорите, что: «ничего, сиди».

А тут еще один солдат нес от раненого барабанщика барабан и все вооружение и снаряжение; так что их стало трое. Один из них собрал все, навешал на себя, а двое посадили меня на ружье и понесли. Принесли меня на свой перевязочный пункт. Уже солнце закатилось. Меня там приняли, стали делать перевязку.

Ведущий меня солдатик, державший мою шинель, которую я с трудом донес сам, не бросил, положил около меня ее, а сам куда-то отошел. Пока мне делали перевязку, кто-то мою шинель свистнул, значит, украл; так как, наверное, свою бросил, а моей воспользовался. Сделали мне перевязку. Я немного зазяб, спросил своего помощника, который привел меня: «Дай мне мою шинель».

Он ответил:

«Она лежит около тебя».

Я посмотрел кругом - нигде не нашел ее. Тогда мне немного сгрустнулось, что при такой тяжелой минуте не бросил, принес, а сейчас украли свои товарищи; тогда я заплакал, и говорю:

«Ну, Бог с ним! Может, я больше не буду зябнуть».

Стал дожидаться, когда меня посадят на линейку, которые возят раненых в полевой госпиталь. Так мне ходить очень трудно. Попалось чье-то ружье, и я при помощи его стал немного двигаться с места на место. Мне жалко, что я с своим ружьем расстался, и мне хотелось его найти; там было их наставлено много около забора, а ночь темная, - как его найти! Но я воспользовался тем, что у моего ружья была заметка такая: нижний угол приклада сшиблен немного. Когда я его нашел, обрадовался; а чужое оставил там.

И я стал дожидаться приезда линейки. Дождался; меня посадили; я и ружье взял с собой. Когда нас повезли прямо по пашне, а китайские борозды глубоки, начала прыгать наша повозка. Трясет; просто не в сутерпь, кричат, которые тяжело ранены; но я приспособился с кучером на козлах и терпел всю дорогу.

Верст пятнадцать было до подвижного госпиталя. Ну, как-нибудь доехали. Приехали туда, а там натаскано раненых, вся площадь завалена. Впереди нас много подвод было.

Я слез с повозки и хотел идти сам, но нога моя отказалась, не хочет служить мне: я стал просить себе пораненных.

Подошел ко мне санитар и довел меня с трудом до лежащих раненых. Там я сел около огня, горящий гаолян, и угрелся и заснул от утомления, раньше не спамши.

И ночью, прозябши сильно, проснулся и как-то поднялся. Стало меня трясти, точно лихорадка; но я не дожидался, чтобы подвезти поближе; не могу даже ни стоять, ни сесть; если станешь ложиться, и можно упасть на лежащих товарищей. Меня заметил санитар, схватил меня в беремя и отнес в палатку. И я крепко заснул, так что проспал до утра.

Потом утром проснулся, смотрю, в другой стороне лежал мой ротный командир, тоже раненый, и он усмотрел меня, стал мне говорить:

«Развe ты здесь?»

Я говорю:

«Точно так, ваш благородие». Спросил, во что ранен. Я говорю, что в ногу, ниже правого колена, двумя пулями. И в свою очередь спросил и его. Он мне ответил: «Тоже перебило ноги». Тогда он спросил: «Не знаешь ли, сколько у нас осталось живых в строю?» Но я сказал: «Когда меня ранило, еще наших много было здоровых, продолжали стрелять». Спросил: «Ну, а раненых тут кто еще есть?» Я говорю, что тоже порядочно. Только мы с ним переговорили, его унесли на носилках в теплую фанзу, и только сказал мне:

«Прощай, желаю тебе поправиться поскорей!»

И я тоже ему ответил. И с тех пор мы с ротным командиром больше не видались.

После нашего прощания нашли меня нашей роты солдаты, и набрали обеда и принесли; я покушал немного. Потом начали подводы подъезжать и забирать нас на повозки, везти в Мукден. И так как натаскали много очень тяжело раненых, которые уж помирают прямо около нас; тех уж выносят и предают земле. А которые могут терпеть, везут дальше. И я тоже стал просить себе сделать перевязку, а то у меня уж вся нога запеклась, и невтерпеж стало ломить. Перед тем как мне садиться на подводу, пришел ко мне фельдшер с ножницами и бинтом; разрезал у меня на ноге прежнюю повязку и наложил другую. Тогда я видел, в каком положении находится моя нога; смотрю, она уж стала ровная с колонкой, что полено распухла, и уж действовать не может, а сапог уж не лезет. Так мне завернули и завязали, и вытащили меня. Положили на повозку по два человека, накрыли одеялами и повезли нас в Мукден. Если по гладкой дороге, лежишь спокойно; а если где начнет трясти, то просто беда как больно, даже невтерпеж. Доехали мы до места, где оставляли свои вещи, перед тем как пошли в бой, и я увидел своего солдата, который охранял вещи, и мне хотелось их забрать, но не довелось: так что тут не остановились, а поехали дальше.