Журнал Русская жизнь - Корпорации (февраль 2009)

Но при этом велика ненависть к представителям медицины легально платной. Я убеждалась в этом неоднократно, и один раз - в ходе эксперимента весьма опасного. Итак, мне пришлось обратиться в частную клинику, где у каждого доктора - западный диплом, опыт работы в Европе и хороший оклад. За три минуты они вынесли диагноз, побледнели, стали бегать по коридорам, консультироваться, наконец, сделали вывод: «На стол немедленно! Но у нас нет лицензии на такие операции, поэтому мы уже созвонились с некой почтенной государственной клиникой. Там хорошие специалисты».

В почтенной клинике сразу же намекнули насчет денег. Из рук в руки перешла пачка долларовых купюр, и работа закипела. Нашли замечательного хирурга («Мы вас поздравляем, на всю Москву два таких специалиста!»), и анестезиологов прекрасных, да и шов, в конце концов, сделали длиной в сантиметр («Вообще-то полагается делать больше, но мы вас пожалели»).

И в то же время, когда речь зашла об их коллегах, меня сюда направивших, в глазах людей в белых халатах полыхнуло серое пламя какой-то смертной ненависти. Заполняя бумаги, измеряя давление, делая последние уколы, они дружно, в виде какого-то греческого хора и грузинского многоголосия принялись сокрушаться по поводу частников-лихоимцев.

«Ну, вы же понимаете, сами они ничего не могут сделать, деньги только вымогают». - «А дипломы у них купленные!» - «Я бы таким анализ крови сделать не доверил». - «Что вы! Я бы таким не доверила и палату подмести…» Сорок минут продолжалось это мерное гудение, пока меня не спас милосердный наркоз.

В чем причина подобных классовых чувств?

Ведь и в том, и в другом случае я имела дело с врачами, которые прекрасно выполняют свою работу. И те, и другие берут за свой труд деньги. Да, конечно, будь операция сделана в частной клинике, пришлось бы заплатить на порядок больше. Но там через кассу проведенные средства разошлись бы на налоги, аренду помещения и так далее. Непосредственно же хирургу, сестрам или анестезиологам попала бы примерно такая же сумма. Поэтому не стоит искать антагонизма между бедными и богатыми.

Скорее здесь бушует ненависть к тем, кто наслаждается прелестью легальности. А большинство наших врачей живет в особом мире, где все максимально смутно и не доделано. Ни мира, ни войны. Ни рынка, ни социализма.

Когда все основано на лукавстве, на узаконенном обмане, на умолчании, то и у врача странная роль. Он не ученый, не специалист, даже не советчик и не друг.

Он, как уже говорилось, - начальник. И понятно, что по отношению к любому начальнику надо внешне демонстрировать покорность, но потихоньку его обманывать. Отсюда замечательная манера отечественных пациентов - обсуждать полученные назначения с домочадцами и соседками, а потом от половины назначенных лекарств отказываться, оттого что данная референтная группа их не одобрила. А еще я помню, как в одной очень известной клинике увидела кадку с развесистой китайской розой, подошла полюбоваться, и за ней на подоконнике обнаружила красивейший холм разноцветных таблеток. Врачи их аккуратно прописывали, а больные тут же аккуратно выбрасывали.

Но при этом врач немного и шаман. А шамана надо бояться. Ведь тот, как ни крути, нечистая сила. Например, он может похитить человека и разъять его на органы. Поэтому наши несчастные трансплантологи все время ходят под угрозой очередного тянущегося годами, по четыре раза направленного на доследование уголовного дела. Зато один мой знакомый, знаток древних культур, с восхищением объясняет: «Понимаешь, мифы про то, как людей ловят и разбирают на запчасти, - в чистом виде пережиток времен каннибализма. Вот так на современном этапе реализуется страх первобытного человека быть съеденным».

Заметим, что первобытный взгляд на мир демонстрирует и другая сторона. Известный этнограф Екатерина Белоусова, опрашивая пациенток отечественных роддомов, обнаружила интересную закономерность. Когда будущая мать туда прибывает, очень часто с ней обращаются из рук вон плохо. На каждом шагу откровенно хамят. Но зато после родов те же самые врачи и медсестры демонстрируют величайшие уважение и почтительность. Перед нами - так называемый «обряд перехода». Человека в последние дни перед переменой его статуса нужно унижать, зато поменявшего - всячески превозносить. Практика, известная во всех традиционных обществах, описанная у Фрезера. Только никто не думал, что это вдруг может выскочить в мрачных индустриальных городах.

Делаются попытки рационализировать этот странный мир. Например, лет пять назад одному известному бизнесмену и политику пришла в голову мысль открыть в Москве, а потом и в других крупных городах России сеть недорогих, доступных широким массам частных клиник, построенных по американским стандартам. Он пригласил к сотрудничеству врача с опытом административной работы на Западе и журналистку - чтобы она сводила воедино и упорядочивала их идеи и планы. С этой целью журналистке доставили новый дорогой ноутбук.

Довольно скоро бизнесмен решил, что все это связано со слишком большими хлопотами. Выгода же неочевидна. Он отложил реализацию своего замысла, потом про него и вовсе забыл.

Но нельзя сказать, что затея была совсем безрезультатной. После нее у меня остался ноутбук. На котором я все это и написала.

Четвертая власть и ее чиновники

«- В целом мне понравилась статья отдела партийной жизни. Прежде всего, она берет актуальную тему, убедительно разработана. Но некоторые ее положения, думается, следовало бы сформулировать точнее.

- Вяло, по-моему, написана корреспонденция на первой полосе. Видимо, ее лучше отложить из очередного номера, пусть товарищи поработают над ее содержанием, языком и стилем.

- В почте немало откликов на наши выступления. Значит, они не прошли бесследно, вызвали желание поделиться с газетой своими мыслями«.

Этот вполне сорокинский диалог - из опубликованного в 1981 году очерка ответственного секретаря газеты «Правда» Анатолия Карпычева «Один день редакции»; так (по крайней мере, если верить очеркисту, - а какие у нас основания ему не верить?) общались между собой на редакционных планерках правдисты начала восьмидесятых. Очерк проиллюстрирован фотографией - за продолговатым столом сидят мрачные мужчины средним возрастом по плюс-минус шестьдесят. Роговые очки, пиджаки, галстуки, и, кажется, где-то за кадром, в предбаннике кабинета главного редактора «Правды» аккуратными рядами расставлены одинаковые, черные на красной байковой подкладке, галоши.