Миша Гленни - Теневые владыки: Кто управляет миром

Якудза немедленно осознала, что слишком занижает свои амбиции, участвуя в этом постыдном ограблении лишь в качестве полицейской силы. Если уж крупные корпорации со своими друзьями-политиками усердно наживались на земельных спекуляциях, то почему якудза должна стоять в стороне? Законные структуры Японии постепенно становились неотличимыми от ее криминального подполья, и нигде эта особенность не выглядела более скрытой и неявной, чем в банке «Сумитомо».

«Сумитомо» является второй по древности японской корпорацией — банк возник еще в начале XVII века, и занимались в нем тогда продажей книг и лекарств. Банковское отделение появилось в «Сумитомо» в конце XIX века, и в 1970-х годах компания прославилась тем, что ставила на ноги таких терпящих упадок корпоративных монстров, как производитель грузовиков «Тойо Когио» или пивоваренная компания «Асахи». В 1984 году «Сумитомо» вышел за пределы Кансая, региона своих основных операций и индустриального сердца страны — Осаки, Кобе и Киото: он приобрел банк «Хейва Сого», относительно небольшой, но имевший густую сеть отделений в Токио. Правда, купленный банк имел и еще кое — что: обилие просроченных долгов — долгов якудзе, многие из которых он обязан был уплатить высокопоставленным членам Ямагучи-гуми.

Но именно поглощение «Хейва Сого», которое задумал президент «Сумитомо» Исиро Исода, позволило банку пробиться в число трех крупнейших в мире. Международное банковское сообщество и японское правительство осыпало Исоду наградами за его достижения, и «Сумитомо» благополучно погрузился в спекуляции конца 80-х годов.

Орудием стратегической скупки земли в Токио стала для банка одна из его дочерних компаний, корпорация «Нагоя Итоман Реал Эстейт», и господин Хатанака из отделения «Сумитомо» в Нагое стал участвовать в этой деятельности еще активнее. Правда, едва ли Хатанака знал, что его коллега по совету директоров компании «Итоман» поддерживал тесные деловые отношения с Такуми Масару — это был не кто иной, как вакагасира (заместитель главы клана) Ямагучи-гуми. Пока шампанское текло рекой, совет директоров «Итомана» ударился в приобретение предметов искусства, а попутно наделал сомнительных долгов. Уплачивая по сильно раздутым ценам — причем нередко платя напрямую якудзе, — «Итоман» промотала около полумиллиарда долларов своего капитала, и, по подсчетам полиции, около половины этих денег осело на счетах Ямагучи-гуми.

Когда положение «Итоман» в июле 1991 года открылось, Исиро Исода, бывший до того времени, наверное, самым уважаемым международным банкиром Японии, оказался опозорен и ушел в отставку. Руководство компании «Сумитомо» постепенно стало давить на Хатанаку, чтобы тот вернул некоторые совершенно безнадежные кредиты, которые сам же и санкционировал. Впрочем, как установили многие руководители корпорации после того, как лопнул мыльный пузырь, многие из их самых активных клиентов вовсе не собирались платить по счетам, и уж меньше всего — якудзе. Теперь Хатанака оказался безнадежно скомпрометирован: многие из его коллег в Нагое были, помимо прочего, связаны с мафией, и, как впоследствии заключила полиция, на одного из них банкир оказывал слишком сильное давление, стремясь добиться возвращения кредита.

Неудивительно, что полиция так и не смогла точно установить, кого из своих клиентов Хатанака так сильно опечалил. Однако убийство банкира, а также ряд нападений на высших руководителей японских корпораций (включая убийство управляющего директора «Фуджи Фильм Корпорэйшн») подтолкнули перепуганное правительство страны к такой мере, как списание львиной доли безнадежных долгов крупных банков и ипотечных компаний. По сути дела, вся тяжесть издержек пузыря легла на плечи японских налогоплательщиков, которые оплачивали теперь бесстыдную алчность, в которой погрязли и дзайбацу, и якудза. Время, пришедшее на смену «эпохе пузыря», получило в Японии название «депрессии Хейсей», — по имени новой эры, которая началась с восшествием на престол императора Акихито. За границей же это время чаще называли «депрессией якудзы». Несправедливое название: на этом черном пиру якудза была лишь гостем — хотя гостем свирепым и опасным. Однако события тех лет показали, насколько глубоко якудза пустила свои корни: эта мафия была не эфемерной силой, но элементом японского общества, вписавшимся в его структуру.

Было вполне закономерно, что преступный мир и мир официальный объединяют общие интересы в сфере спекуляций недвижимостью: ведь корпорации являются завзятыми спекулянтами. А строительная индустрия хотя и не является сердцем бизнеса якудзы, но его легкими является уж точно.

«Все эти люди здесь, в Каме, зависят от якудзы», — говорит Джанго, мой гид по Камагасаки, где самые бедные и отчаявшиеся жители Осаки перебиваются поденной работой. Перед нами скучились в очереди массы людей: некоторые из них явно китайцы и корейцы, некоторые определенно буракамины (люди низшего класса Японии, рожденные, когда действовала система кастовой дискриминации) и прочие, чья жизнь на каком — то этапе вошла в штопор. Небритые, иногда беззубые, безучастные, они выстроились перед Биржей труда Камагасаки, которая высится бледным серым монументом чиновничьему функционализму. Здесь не видно бесконечно вспыхивающих огней, световой рекламы и нескончаемого шума электроники, которые характерны для многочисленных японских городов. «Мы ждем автобусы, которые должны отвезти нас в приют для бездомных, где мы сможем выспаться», — поясняет один изможденный мужчина. «Там не всем хватит места», — добавляет он, и это означает, что те, кому не посчастливится, будут спать под пролетами железнодорожного моста в Каме.

«Агенты по трудоустройству здесь на 85 % — люди якудзы, — продолжает мой друг Джанго. — Сюда надо приезжать к 5.30 утра, когда они появляются и отбирают самых лучших». Джанго начинал здесь поденным рабочим в конце 80-х, в те времена разраставшийся пузырь породил спрос на новые здания. «Тогда, конечно, было полегче, потому что был высокий спрос на строительных рабочих, — вспоминал он. — Единственным критерием, которому требовалось отвечать, было знание японского в рабочем объеме».

Мы идем по обшарпанным улицам Камы, мимо крошечных отельчиков, где за 10–15 долларов самые удачливые из рабочих могут найти ночлег. Проходим мимо нового полицейского участка, напоминающего крепость: это часть нового, «послепузырного» имиджа, с помощью которого полиция показывает, что как-то борется с якудзой. Но эта иллюзия стремительно рушится, когда мы набредаем в этом захолустье на два безупречных, величественных краснокирпичных здания, возле которых припаркованы лимузины с затемненными стеклами. «Единственное, что изменилось после закона о борьбе с организованной преступностью, принятого в 1992 году, так это то, что якудзе запрещено вешать на своих зданиях таблички с именами и символами своих членов, — и Джанго ненадолго останавливается. — Видите этого парня на перекрестке? Рассматривайте его поосторожнее. Он из якудзы — наблюдатель игорного притона». Когда мы проходим мимо, открывается небольшая дверь, и нашим глазам предстает кружок сидящих в полутьме любителей маджонга.