Миша Гленни - Теневые владыки: Кто управляет миром

Турецкие синдикаты контролируют значительную часть оптовой торговли героином, а в таких странах, как Германия и Великобритания, заодно и львиную долю розничной торговли. Однако в производстве наркотика они никак не участвуют — оно самым широким образом рассредоточено по обширным регионам Средней Азии (в частности, в Афганистане и Бирме).

Во всем мире общественное сознание теснее всего связывает с преступностью тех оптовых торговцев из легальной сферы, которые особенно склонны к авантюризму и риску. Торговля является сердцем мировой экономики и главным занятием в мире организованной преступности. В общем и целом, жители Западной и Северной Европы никак не ассоциируются с крупномасштабными преступными махинациями — правда, они считаются главными потребителями незаконных товаров.

Эта ситуация восходит к периоду меркантилизма ХVІ-ХVІІ веков, когда европейцы стремились заполучить конкурентное преимущество, подталкивая государство к поддержке ширящейся внешней торговли. Существуй в те времена законы, которые можно было бы нарушать, эти авантюристы стали бы первыми международными организованными преступными синдикатами.

Но тогда они просто попирали нравственные ценности, прибирая к рукам все, что им попадалось, в обмен на спиртное и безделушки. Однако за первыми днями весьма рискованной полуторговли-полуграбежа замаячили атрибуты колониализма: в целом они были нужны не для того, чтобы утихомирить коренное население, а для того, чтобы закрепить за собой преимущества колониальной экспансии перед европейскими конкурентами. Поэтому европейская торговля тесно переплеталась с задачами государственного масштаба: государство в лице колониальной армии защищало торговцев, а когда оно устанавливало, какие товары являются законными, а какие — нет, торговцы стремились принимать эти определения в обмен на вооруженную защиту, которая обеспечивала им конкурентное преимущество. Когда в XIX веке Великобритания решила, что продавать китайцам опиум в больших количествах допустимо, британские торговцы вовсе не разразились возмущенным ревом. Напротив, среди них развернулась погоня за наживой: государство заявило, что все в порядке, а приглашать торговцев дважды не требовалось.

Другие государства, занимавшиеся торговлей, не обеспечивали поддержку на столь высоком уровне, да и не собирались принимать изданные европейскими государствами определения законных и незаконных товаров. Успехи их торговли зиждились на другом основании: использовали близость к морю и доступ к ценным товарам, держались в стороне от структур власти и слаборазвитых экономик, экономического развития, а также эксплуатировали близость важных географических и политических границ. Важным аспектом их торговли был риск и поиски новых рынков — местностей, которые примыкали к упорядоченным торговым системам и были связаны с разными государствами и системами моральных ценностей. Такие торговцы, в общем и целом, не судили о товаре по его социальной роли или по источнику происхождения. Они судили о нем по той прибыли, которую он приносил.

Когда в конце 80-х — начале 90-х годов мировая торговля стала превозносить либерализацию как краеугольный камень сложной новой всемирной системы отношений, известной как глобализация, торговцы в поисках новых возможностей для закупок и продаж стали ездить дальше и активнее, чем ранее. В авангарде у них шли народы — нередко национальные меньшинства, — которые имели столетние торговые традиции и благодаря остроумию и сообразительности преуспевали на самых дальних окраинах мировой торговли: ливанцы, китайцы из провинций Кантон и Фуцзянь, балканские народы, евреи, индийские мусульмане, сицилийцы и вьетнамцы. И из незначительной части этих торговцев вербовала своих первопроходцев новая всемирная теневая экономика.

Конечно, преступность зависела также и от производителей, например русских и колумбийцев. Однако самой заметной частью этой всемирной драмы является именно переправка нелегальных товаров и услуг. А к числу самых флегматичных и изобретательных из всех нелегальных торговцев относятся игбо.

Торговцы игбо, заразившиеся коррупцией от нигерийского государства (которое само по себе является уродливым наследием британского колониализма), в 80-90-х годах имели дело как раз с такими товарами, не сдерживая себя никакими нравственными соображениями, если не считать недвусмысленное и похвальное отвращение к насилию. Вскоре к их услугам оказалось изобретение, которое позволило им осуществлять свои аферы, даже не переступая порога своего дома — факс. А затем почин игбо поддержали йоруба, хауса и еще десятки нигерийских народов, взявшиеся за преступный промысел, который по откровенной дерзости имеет мало аналогов в истории. Распространение во всем мире персональных компьютеров сулило еще большие возможности, и киберпреступность, имеющая несколько разновидностей, стала новым типом криминальной опасности. Однако именно игбо могут с полным правом объявить себя первопроходцами в таком новом и прибыльном жанре, как «афера 419», или авансовая афера.

Для многих нигерийцев тот факт, что их страна так прочно ассоциируется с культурой авансовых афер, которые даже стали ее символом, — это и скандал, и катастрофа одновременно. Но, по словам музыканта Деде Мабиаку, «четыреста девятнадцатые» аферы - это бумеранг колониализма, ударивший по запустившим его Европе и США, нечто вроде нравственного птичьего гриппа эпохи глобализации. И огромная популярность гимна аферистов «I Go Chop Your Dollar» («Я забираю твой доллар») говорит о том, что его идею разделяют в Нигерии повсеместно.

419 no be thief, it’s just a game

Everybody dey play em if anybody fall mugu, ha!

my brother I go chop em

Refrain:

National Airport na me get em

National Stadium na me build em

President na my sister brother

You be the mugu, I be the master

Oyinbo man I go chop your dollar,

I go take your money and disappear

419 is just a game,

you are the loser

I am the winner

(«Четыреста девятнадцать» —

это не кража, это просто игра,

В нее играют все, когда подворачиваются мугу,

Эй, брат, я заберу их доллары!

Припев:

Не нам строить Национальный аэропорт,

Не нам строить Национальный стадион,

Не президенту, не нашим сестрам и не братьям —

Ты будешь мугу, а я — твой хозяин.

Белый, я забираю твой доллар,

Я заберу твои деньги и исчезну,

«Четыреста девятнадцать» — это просто игра,

Проиграл ты, а выиграл я).

Появление факса стало стимулом для прихода нигерийских афер в глобальном масштабе, однако золотой жилой «четыреста девятнадцатые» стали лишь после распространения Интернета. Мошенники вкладывают массу труда в свои аферы, и опять-таки трудно не восхититься их театральной игрой и умением учесть все детали. Но в конечном итоге они наживаются на жадности или легковерии своих жертв. Пострадавшие во всех западных странах уже завалили полицию просьбами о помощи, однако полиция почти ничего не может сделать, поскольку преступления задумываются и совершаются вне ее сферы юрисдикции. «Очень досадно и печально, — так Нуху Рибаду оценивает способность преступников уходить от суда буквально десятилетиями. — Мы еще не осудили в Нигерии ни одного человека по авансовым аферам (аферам 419). Однако более чем в 15 других странах мы помогли посадить за решетку свыше 200 нигерийцев». Великолепный Рибаду, начальник Комиссии по финансовым и экономическим преступлениям, улучшил положение дел с тех пор, как в 2004 году сделал это наблюдение. Способность мошенников уходить от наказания — это не просто невезение для несчастных простофиль, которых «четырестадевятнашники» обобрали до нитки. Нигерия с ее коррупционной средой породила две серьезные угрозы. Одна из них угрожает стабильности в самой Нигерии. Поскольку эта страна является все более важным поставщиком энергоносителей за пределами Ближнего Востока и бывшего Советского Союза, интерес к ней проявляют на всем земном шаре. Однако все клептократии печально известны своей нестабильностью. Это особенно верно для тех стран, в которых имеется множество этнических групп с конкурирующими элитами. В Нигерии эта проблема встает еще острее, если учесть напряженность в экономических отношениях, разделяющую мусульманский север страны и ее христианский юг.