Борис Бурлак - Каменный пояс, 1984

— Под Сапун-горой получил, — нехотя отозвался отец. — Да что там про мои отметины… Кое-кого с моего взвода даже хоронить не пришлось…

— Судьба-судьба, — горестно покачал головой хозяин кабинета. Его рука полезла в какую-то маленькую тумбочку, что-то там открывала, разливала, а потом вдруг на столе появились два крупных граненых стакана с прозрачной жидкостью. До Сережи донесся запах водки.

— Фронтовик фронтовика, — сказал литой хозяин кабинета, поднимая стакан, — никогда не оставит в беде!

Они чокнулись и выпили. Отец подышал в кулак, а потчевавший его фронтовой брат в бумажную папку. После этого снабженец лихим росчерком написал что-то на уголке отцовой бумаги, и тот спрятал бумагу в карман, пожав на прощание руку своему новому знакомцу.

…Лицо цвета поблекшей латуни. Из-под козырька темно-синей кепки взгляд с прищуром — изучает, прощупывает, оценивает. Завсклад. Может дать, а может и… Хозяин — барин.

— Кто подписывал, спрашиваю?

— Не видишь, что ли? Сам Путилин.

— Ну, так пусть Путилин и дает, если такой широкий! Я-то тут при чем?

— Слушай, приятель, не темни! Я же отсюда вижу — шестерни лежат.

— Я вижу, ты видишь, они видят… Есть, братишка, шестерни и еще кое-что, да не про вашу честь! Эти еще на той неделе отписаны в «Восточный».

— А вон те?

— А вы, позвольте, ревизор?

Человек с латунным лицом без конца подносит согнутую лодочкой ладонь к уху.

— Глухой, стало быть, сволочь! — ворчит отец, окидывая взглядом убегающие в полутьму склада стеллажи с деревянными промасленными ящиками.

Широкие красные складки на гладко подстриженном затылке завсклада кажутся высеченными из камня. Сам он крепок, широк, монументален. Такой способен устрашить всякого просителя. Заставит взять то, что дают, да еще поблагодарить.

Отец неустрашим. Так и лезет на рожон, хотя из одного завсклада двух, таких как он, можно собрать. Ругается, спорит, называет каких-то людей по фамилиям и кого-то, очень уважаемых — Сергея Ананьевича и Виктора Васильевича — по имени-отчеству.

Лицо завсклада понемногу темнеет, словно латунь нагревают паяльной лампой, скучнеет. Он уже хорошо слышит, хмурится, понемногу, со скрипом, уступает…

В конце марта на машинном дворе появились новые люди.

Новичков первое время Сережа выделял по голосам. В группе людей, с любопытством рассматривавших мастерскую, ряды машин и даже Сережу, стоявшего на пороге своего дома, слышалось мягкое оканье — непривычное и нежное для жестких степных ветров, резкое звонкое чириканье южан, переливчатая украинская речь. Но главное, отличавшее новичков от ветеранов машинного двора, заключалось в том, что у них еще не было своего ясного дела в мастерской. Ветераны, приходившие на работу из деревни вместе с новичками, быстро расходились по мастерской, заводили машины, начинали ремонтировать прицепные агрегаты под деревянным навесом. Новички же терпеливо ожидали отца. Когда он освободится, и начнутся занятия.

Среди матросских бушлатов, мятых фризовых шинелей, черных сатиновых фуфаек особняком выделялся белый дубленый полушубок. Его обладатель был необыкновенно оживлен, острил по любому поводу, и это постоянно держало его в центре внимания.

— Итак, что вы знаете о тракторе? — спросил в первый же день отец, заложив руки в карманы замасленной ватной телогрейки, которую подпоясал для согрева широким солдатским ремнем.

Этот вопрос сразу же вызвал веселое оживление. Никто не ответит на него в двух словах, даже самый посвященный.

— Он сменил крестьянскую лошадь, — ответил наконец новичок в полушубке.

— Прекрасно! — воскликнул отец. — Вижу вашу всестороннюю подкованность. Теперь мы можем приступить к той задаче, которую возложила на вас страна. Будем изучать машины в мастерской, в поле…

— Будут ли экзамены? — перебил его человек в полушубке.

— Не надо спешить, — ответил отец. — У нас еще есть время. Каждый из вас получит наставника. Ему я дам право решать, готовы ли вы к делу.

Но главным наставником стал отец. Раздвинутый штангенциркуль служил ему указкой. Он водил новичков от машины к машине, называл узлы и отдельные части и заставлял учеников повторять их названия вслух — так легче запоминается. Дотемна учил он этих людей запускать двигатель гусеничного трактора. Показывал, как взять в руки тонкий кожаный ремень и накрутить его на маховик пускача. Чтобы слушатели не скучали, время от времени сдабривал сухую теорию рассказами о разных случаях: «Вот этот маховичок, товарищи, способен развивать две тысячи оборотов в минуту. Однажды у нас эта штучка не выдержала вибрации и сорвалась. С лета врезалась в кирпичную стенку… Представляете? Это напоминает осколок небольшой фугаски…»

Новички начинали беспокойнее вслушиваться в технические термины, которыми сыпал отец. Каждый стремился через голову товарища ощупать взглядом замерший маховик, таящий в себе необыкновенную силу, чтобы успокоить и приласкать дремлющий в черном металле трактора машинный дух, могущий быть неистовым и яростным.

«А вот это, молодой человек, вы совершенно напрасно! — говорил между тем отец, снимая с руки чернявенького южанина кожаный ремешок. Для верности паренек намотал его на ладонь. — Пускач штука капризная. Движок даст обратный ход, отдачу, и ваша мужественная рука окажется намотанной на маховик… Неприятно, да…»

«Что ж, и случал были?» — с тревожным любопытством спрашивал южанин, рассматривая на своей ладони тонкую отполированную палочку пускового ремня.

«Сколько угодно! — восклицал отец. — Но, я вижу, вас это начинает угнетать? Главное — не беспокойтесь! Если в нашем деле все сделано правильно, то машина вас никогда не обидит…»

Жизнь стала веселее, когда началось практическое вождение. Вначале по кругу, а потом и на дороге машинного двора. Но тут разом взялись таять снега. Весна пришла, и всех сравняла в мастерской работа — ветеранов и новичков. Началась посевная.

…Заехавший на машинный двор конный заправщик сообщил: у трактора, которым управлял новичок, заклинило двигатель.

Принесший дурную весть не торопился с машинного двора. Он сразу же нашел себе дело. Ему потребовалось смазать солидолом втулки колес. Потом он искал ключ, чтобы подтянуть гайки на хомутах под рамой повозки, потом он еще что-то искал, время от времени поглядывая в степь.

Праздный человек на машинном дворе всегда знаменовал какое-нибудь событие. Сережа заметил, что лошадник часто переговаривается с разными людьми. И хотя все были заняты своими неотложными делами — ремонтировали машины, проводили техуходы и техническое обслуживание, каждый находил время, чтобы выслушать его. Никто не гнал лошадника с машинного двора. Как сговорившись, люди только качали головами, а конный заправщик все находил себе дела: перебирал сбрую, подбивал молотком костылики на массивных брусках, составивших основу его длинной повозки, и удары молотка гулко отзывались в черных маслянистых бочках…