Павел Шестаков - Самозванец

Вот как представил Пушкин встречу казаков с Дмитрием.

Самозванец.

Карела.

Самозванец.

После сцены патетической следует забавная.

Дмитрию представлен закованный Хрущов.

Как пишут очевидцы, Хрущов пал на колени, залился слезами и воскликнул:

— Вижу Иоанна в лице твоем. Я твой слуга навеки!

Чего не сделаешь для спасения шкуры, увидав сына Грозного! А вдруг он в отца?

К счастью для Борисова посланца, сын оказался не тем яблочком, что недалеко от яблони.

Дмитрий велит снять оковы.

Нетрудно представить состояние «пропагандиста»!

От радости тот безудержно болтает, перемешивая факты, слухи и собственные домыслы.

— Народ в Русском государстве ждет царевича, изъявляя свою любовь к нему! — заверяет Хрущов в эйфории.

Сообщает он и вполне реальные военные и политические сведения.

Не смея явно ополчиться против Дмитрия, Борис сводит полки в Ливнах, будто бы на случай ханского нападения, но главные воеводы Петр Шереметев и Михайло Салтыков в искренней беседе доверились ему, Хрущову, и сказали:

— Нас ожидает не крымская, а совсем иная война, но трудно поднять руку на государя природного.

Это важно.

Во-первых, царское войско, маскируя истинные цели, стремится обойти отряды самозванца с юго-востока. Во-вторых, командование войска колеблется, и есть надежда привлечь воевод на свою сторону, по крайней мере, не опасаться их боевой активности.

Это важно, ибо так впоследствии и случилось.

Дмитрий рад известиям.

— А что же сам царь?

— Борис нездоров, едва ходит от слабости на ногах.

И это подтвердится.

Остальная масса известий, которую выложил, по характеристике Карамзина, «сей первый чиновный изменник, ослепленный страхом или корыстью», — а скорее, и тем и другим, — оказалась настолько разношерстной и противоречивой, что мало заслуживала доверия. А выдумка о том, что Борис и сестру Ирину, вдову Федора, умертвил за приверженность к Дмитрию, ибо та видела в брате «монарха беззаконного», шла в дело, конечно, уже по принципу — каши маслом не испортишь. И не портила, как и слух о намерении Годунова укрыться с казной в Персии.

В целом же полученные сведения ободряли и воодушевляли.

Вторжение началось.

Шестнадцатое октября 1604 — двадцатое июня 1605.

Восемь месяцев от перехода границы до торжественного вступления в Москву.

Странно, но этот период Смуты часто изображается, как своего рода триумфальное шествие самозванца во главе иноземных наемников на столицу, не оценивается по подлинному значению и содержанию. Результат заслоняет процесс. Процесс сложный, во многом неожиданный. Суть его — затеянный за границей поход искателей приключений перерастает во внутреннее дело державы, в гражданскую войну.

Более полугода на юге России бушует самая настоящая война, с кровопролитными сражениями, штурмами и осадами, передвижением многочисленных армий и летучих боевых отрядов на сотни километров. Фронт военных действий растянулся от Чернигова до Воронежа. Цель и направление главного удара — Москва.

И если на первом этапе в рядах сражавшихся действительно заметны иностранцы — поляки у Дмитрия, немцы у Годунова, то с каждым днем в ряды становится все больше русских, а в событиях решающих иноземцы вообще не видны. Сотни и тысячи людей непрерывно пополняют войска самозванца, одерживая победы, когда сам предводитель терпит поражения. Под Кромами, где, собственно, и достигнут переломный успех, его вообще не было.

Однако по порядку.

Первым пал пограничный городок Моравск. Сдался без боя в основном из страха перед превосходящей силой, в городке полагали, что идет большое польское войско.

На самом деле силы претендента пока еще крайне малочисленны.

Цитата из Карамзина:

«Сие грозное ополчение, которое шло низвергнуть Годунова, состояло едва ли из 1500 воинов исправных, всадников и пеших, кроме сволочи, без устройства и почти без оружия».

Оставим и иронию — «грозное ополчение», и оскорбительный тон — «кроме сволочи» на монархической совести Николая Михайловича. Другой наш великий историк и об «исправных» воинах отзывается не лучше. «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях». Как видим, для Соловьева и отряд Мнишека сброд.

Итак, полторы тысячи «сброда» и «сволочь». «Сволочь»— это две тысячи донских казаков во главе с Андреем Карелой и еще «толпа вольницы», в которой отмечены, между прочим, «сподвижники Хлопковы». Всего тысячи четыре слабовооруженных и малодисциплинированных людей.

Не густо!

Однако «сброд» и «сволочь» имеют два важных преимущества перед войском Годунова — они готовы сражаться, они знают, что ряды их будут постоянно пополняться, ибо «не только сподвижники Хлопковы и слуги опальных бояр, ненавистники Годунова — не только низкая чернь, но и многие люди воинские поверили самозванцу…»

Вот она, социальная база начавшейся войны, гражданской по сути — «ненавистники Годунова», так рискнем обобщить. Есть смысл эту первую войну смутного времени назвать общенародной против правительства.

Потом будет народная война Болотникова против царя и бояр.

Потом всенародная против иноземцев…

Проследим же за ходом военных действий.

Учитывая опасность со стороны царских войск, собранных в Ливнах, Дмитрий посылает часть сил на восток, а с главными движется магистральным направлением вдоль Десны на север.

Первый серьезный опорный пункт на русской территории, столица некогда прославленного владения Рюриковичей — Чернигов. Не укрепившись здесь, уже на русской земле, но одновременно и в пограничье, на случай отступления, нельзя идти вперед. Такое решение делает честь Дмитрию как военачальнику.

Он готовится к серьезному бою за город, казаки уже ворвались в посад, но штурма не потребовалось. Горожане выходят навстречу с хлебом и солью.

Двадцать шестое октября, десять суток с часа вторжения…

— Да здравствует государь наш Дмитрий! — восклицает народ, заглушая радостный звон колоколов.

Победа бескровная крайне важна как в политическом, так и в военном отношении, триста стрельцов черниговских примыкают к войску, захвачены первые двенадцать пушек, взята и роздана сподвижникам значительная казна.