Газета Завтра Газета - Газета Завтра 492 (17 2003)

Да, безусловно, "тайна спасения — для желающих, а не для насилуемых" (св. Григорий Богослов). Сие неоспоримая истина нашей Веры, но при всём при том истину сию отнюдь не должно почитать непреодолимым препятствием для возвращения революционным путём Православного Царства. В самом деле, как хорошо известно из Священной Истории — и в Православном Царстве, и даже в Царстве Небесном (посреди ангелов) всегда наличествовало некое число нежелающих соучаствовать в тайне спасения. Се — тайна свободного произволения, дарованного Творцом разумной твари, но ни в коей мере не аргумент против самого существования Царства.

Помимо сего, надобно учесть, что имевшие место быть в христианской истории "насилия" в делах веры далеко не всегда представляли из себя "голое" насилие… Чаще всего мы сталкиваемся с попытками (не всегда и не везде полностью оправданными — но это уже другой вопрос) исполнить апостольское предписание: "страхом спасайте" (Иуд. 1,23). Воспомянем в сей связи пример преподобного Иосифа Волоцкого — а значимость этого русского Отца Церкви для судеб Православного Царства велика как мало у кого (достаточно упомянуть, что в Чин венчания на Царство государя Иоанна Васильевича Грозного наряду с чтениями из Священного Писания включены были и чтения из "Просветителя" преп. Иосифа). Вот как характеризует воззрения Преподобного один из исследователей русской религиозно-философской мысли: “Воспитанный в духе иноческого подвижничества, Иосиф Волоцкий, был полностью проникнут верой в то, что Христос — это "Истина и Любовь". Однако люди, забывшие о Христе, "прельщены дьяволом". И потому человеческое существо, отягощенное многочисленными и греховными страстями, не может само по себе от этих грехов избавиться, ибо бессильно перед дьявольскими искушениями. Единственное средство для изменения человеческой природы и общества — страх Божий. В понимании Иосифа Волоцкого именно страх Божий оказывается единственной побудительной причиной, направляющей человека к спасению, как главной цели человеческой жизни. Представление о церкви как о мощном орудии, организующем общество на христианских началах, и идея страха Божиего, как главного средства церкви, и стали краеугольными камнями всего учения, созданного Иосифом Волоцким, позднее прозванного "иосифлянством". Это учение находило свою реализацию в деятельности Иосифа Волоцкого, одно из свершений которой — борьба с ересью жидовствующих. Вооружённый идеей страха Божиего и стремящийся к очищению общества от скверны, Иосиф Волоцкий выступал за самое жестокое обращение с еретиками. Распространение еретичества Иосиф Волоцкий рассматривал не просто как отступничество от христианства, но и как огромную беду, опасность для самой Руси. По его убеждению, Русское государство, не погибнувшее в ожидавшемся конце света, только-только стало приобретать благочестие и преисполняться благодатью, как именно еретики стали покушаться на благочестие Руси. Опасность еретичества заключалась в том, что они могли погубить уже сложившееся духовное единство Руси, становящейся постепенно избранным Господом государством” (С.В. Перевезенцев.)

Итак, согласно учению преп. Иосифа Волоцкого (согласного, в свою очередь, со Священным Преданием) — первое и главное средство, предлагаемое Православием для изменения общества в благую сторону, есть страх Божий. Что же касается Любви, "изгоняющей страх", то как раз восхождение к Ней есть дело сугубо индивидуальное и неотменно добровольное. Существует, наконец, и ещё одна грань у обсуждаемой нами здесь проблемы — грань исключительно важная в контексте именно Русского Православия. Ибо для Русского Православия свойственно совершенно особое отношение к земле. Надобно оговориться, названное "отношение" не есть какое-либо еретическое "национальное" искажение древле-вселенского Православия. Христианство "зародилось" в Римской Империи, Христианство утверждает сакральность сей Империи, Христианство связывает свои конечные судьбы с судьбами Империи, наконец, категории имперского пространства во многом становятся категориями, укоренёнными в догматике Христианства. И всё же, скажем, в Византии (возможно, в силу чисто исторических причин, поскольку территория Ромейской Империи не имела продолжительных стабильных границ и была подвержена постоянным пульсациям в ритме сокращений и расширений) при том, что имперские догматы Православия неукоснительно блюлись, труднопредставимо, к примеру, возникновение таких понятий, как "земля святорусская" (понимаемых, подчеркнём, как теологические категории) или стихов о том, как "всю тебя, земля родная, Царь Небесный исходил, благословляя…". Некий аналог указанному принципу Почвы наблюдается в теологии Ислама, в коей вся земля делится на "землю ислама" и "землю войны". Защита веры в подобной теологической перспективе есть, в изрядной степени, именно защита земли: земля, которая однажды стала "землёю ислама", ни под каким видом не должна перестать быть таковой. В Исламе, впрочем, "центр тяжести" кратко представленной нами выше божественной диалектики "страха" и "любви" весьма сильно смещён в сторону "страха", что не должно воспрепятствовать, однако, воспользоваться удачным термином из тамошнего теологического "арсенала". Ибо, поистине, вся Русская земля разделяется ныне на "землю веры" — Опричнину и на Земщину, которая для Опричнины является в полной мере "землёю войны". И здесь не имеет никакого значения арифметический подсчёт в рамках ныне живущего поколения русских людей, тех, кто нуждается в Православном Царстве, и кому оно не нужно. Здесь более верно принимать в расчёт такие факторы, как русская Почва и русская Кровь. О Почве довольно говорено выше, скажем и о том, что выражения типа "потомки православных" или "православный генетический код" надобно воспринимать с известной буквальностью. Ежели в плане Божественного Промысла существует особая миссия Русских именно как народа, и ежели за явленный лик сей миссии признано Православное Царство, то никакое временное помрачение, пусть даже и приключившееся с подавляющим большинством народа, не способно стать поводом к отмене Божественных установлений. Напротив, всякие усилия вернуть народ на стези заповедей приобретают некое высшее оправдание. Это познаётся даже "от противного", ведь сам русский атеизм, само русское "безбожие", как верно заметил, например, Вальтер Шубарт, иное, чем на Западе: "оно не холодное сомнение, не безразличие, а огненный вызов Богу (как у Ивана Карамазова), трепещущее кощунство, восстание, жалоба на Бога, жгучая тоска по утерянном Боге. Само безбожие носит у русских характер религиозного неистовства, переходящего в богоискательство, богостроительство, новое религиозное сознание или же в возвращение к Православию". У Леонида Бородина в лагере родились строки, запечатлевшие острое переживание вышеперечисленного: "…я знаю: Россия с Богом; хотя и спиной к Нему".