Владислав Гравишкис - Миасская долина

Те, кому приходится сталкиваться с Григорием по служебным делам, зовут его иначе: каменным идолом. Силачев непоколебим, когда приходится из потоков, текущих к сборочному конвейеру, удалять бракованные детали. Вырвать из его большой руки дефектную зубчатку труднее, чем, положим, слону пролезть в игольное ушко.

Горюнову это хорошо известно, но другого выхода у него нет, и он продолжает попытку:

— Ладно, Григорий, так Григорий. Сердце у тебя есть, Григорий Алексеевич?

— Неужели потерял? — Григорий озабоченно щупает левую сторону груди. — Нет, кажется, тут еще…

— Ты смехулечки свои брось! Брось, говорю! — сердится Горюнов. — Двенадцать ведущих опять в сундук закрыл?

— Закрыл.

— По какой причине?

— Искривление зуба.

— А ты проверил? Каждую проверил?

— Само собой. Не в бирюльки играю, а на производстве нахожусь, — на этот раз серьезно, даже с горечью отвечает Григорий.

Горюнов молчит. Можно, конечно, потребовать, чтобы проверил еще раз, но какой смысл контролеру врать? Искривление зуба — изъян явный и непоправимый. Шестеренкам одна дорога — в вагранку, на переплав. Безнадежное дело уговорить Силачева. Будь он на его месте — и он поступил бы так же. Но все же… И Горюнов устало говорит:

— Послушай-ка, Григорий Алексеевич… Гриша… Может быть, ничего, а? Может, отклонение — пустяк? Сойдет как-нибудь?

Силачев молча качает головой.

— Выдай, Гриша, а? Сам знаешь — положение серьезное. Сборка останавливается. Ты знаешь, что мне за это будет?

— Знаю, Михаил Фомич. И все же напрасный разговор…

— Эх, ты! Правильно народ говорит: каменный ты идол! — грустно произносит Михаил Фомич и уходит, сгорбившись и поникнув.

Силачев смотрит ему вслед. Жалко старика: ветеран завода, поседел в этих стенах, у этих станков, которые знает, как свою задубелую ладонь. Но делать нечего: прохлопали станочник и наладчик, недосмотрел кто-то из мастеров, а отдуваться придется старику — его смена. Нетрудно догадаться, что произойдет через полчаса: остановится сборка, побегут диспетчеры, мастера, появится всякое начальство. Будут требовать, ругать, угрожать всякими карами…

Но попробуй, поставь такие шестеренки в агрегат — размелют, раскрошат, разобьют все, сопряженное с ними, получится металлическая каша. И выхода следующей партии шестерен нельзя ждать раньше следующего утра. Процесс закалки длится двадцать четыре часа…

О себе Силачев не думает, хотя и ему предстоит кое-что пережить. Не привыкать! Он только кладет к себе поближе зубометр. Пригодится!

Директор Невзоров на заводе недавно. Многое ему не нравится здесь. Человек он опытный и знает: порядок наводить надо, но делать это без горячки, сильно и последовательно. А пока исподволь изучает людей…

Он шагает по механическому цеху и присматривается к спутнику. Не нравится, определенно не нравится ему добродушный лысый Школяр. Надо же умудриться выкинуть такую штуку — вместе со своей канцелярией переселиться на главный конвейер! И мусорную корзинку не забыл, канцелярская душа! Насмешил весь завод и теперь довольнешенек: большое дело сделал, сомкнулся с производством, поправил положение… А до сих пор не догадался узнать, почему задержаны двенадцать ведущих шестерен….

И еще этот работяга из технического контроля, о котором только и слышишь: Силачев задержал, Силачев не дает, не пропускает. Тоже деятель: в самые напряженные дни задержал ведущие. Сегодня 28-е число, а 31-е выходной день. План трещит, дорога каждая минута. Как хочешь, так и выкручивайся, директор.

Сконфуженный Школяр семенит на полшага от левого плеча директора. Директор взбешен, и лучше всего сейчас молчать: пусть перекипит! На Силачева нарвется — злость сбросит, тогда можно будет доказывать, что идея перебазироваться начальнику производства в цех не так уж плохо, скорее наоборот. А с Силачевым схватка будет — знает он этого верзилу, неприятная личность. Надо бы его убрать, поставить человека покладистей. Может быть, подсказать директору? Вот уж после схватки…

Шуршат кожаные пальто. В отделении тесно, полы пальто задевают маслянистые станины, и Школяр подбирает их, чтобы не запачкать. Невзоров идет прямо и решительно, даже не замечает, что делается с пальто. Школяру почему-то от этого становится не по себе: боже, как он зол, как зол!

На окованном стальными листами столе Силачев перебирает груду мелких шестерен. Он оглядывается на директора, на Школяра и опускает глаза, продолжая ловко орудовать единственной правой рукой.

— Фокусничаешь? — так же, как и Горюнов, начинает разговор Невзоров.

Подняв глаза, Силачев пристально смотрит на Невзорова.

— Здравствуйте, Иван Трофимыч. Что вы сказали?

Губы Невзорова смыкаются так плотно, кажется, что их и не стало на лице. Что это? Отпор? Насмешка? Или контролер в самом деле не расслышал? Смотреть на громадного Силачева приходится снизу вверх — тоже неприятно. Но как бы там ни было, парень прав: тон взят неправильный и его надо менять…

— Ну, здравствуй! — хмуро говорит Невзоров. — Что это ты тут выкаблучиваешь?

— Надо полагать, вы спрашиваете о ведущих, товарищ директор? Да, точно, пришлось закрыть дюжину — искривление зуба.

Как он возмутительно спокоен! И это подчеркнутое «вы»! Раздражение с новой силой охватывает Невзорова. Чинуша! Закрыл шестерни и хоть бы хны! Как будто его и не касается, что месячный план на волоске. Не слишком ли много на заводе людей, равнодушных к делу?

— Ты закрыл! — с силой говорит Невзоров. — А знаешь, что творится на сборке?

— Как не знать — штурмовщина в разгаре… — горько усмехается Силачев. И вдруг, блеснув глазами, в упор говорит Невзорову: — Не вам бы за шестеренками бегать, товарищ директор! Не мальчишка же вы, в самом-то деле!

Это звучит так неожиданно, что Невзоров не сразу может придумать, что сказать в ответ. Кажется, этот верзила совсем обнаглел: разговаривает с директором, как… как с мальчишкой. Что это такое, в самом деле? Так и не найдя ответа, он говорит самым язвительным, уничтожающим тоном, каким только может:

— Вот как! Неужели? Вы так думаете?

— Не один я так думаю — весь завод так думает. Месяц на исходе, пора готовиться к следующему, а о заделах никто не заботится, все за детальками бегают. Пройдет первое число — опять пень колотить будем, раскачиваться придется. Шаг вперед, два назад. Разве это работа?

Голос у контролера негромкий, но довольно раскатистый. Невзорову кажется, что слышат Силачева далеко, слышит весь цех, что станочники остановили работу и прислушиваются к этим горьким и обидным словам. Припоминается, что видел вот этого самого Силачева недавно на собрании партийного актива. Постукивая по трибуне единственной рукой, он критиковал заводоуправление, кажется, довольно резко. Почему-то тогда не обратил внимания, а теперь… Вот ему еще материал для выступления: директор, как мальчишка, бегает за шестеренками. Уж, конечно, не упустит случая, выступит. И будет прав! — неожиданно для себя признается Невзоров. Черт его дернул впутаться в эту глупую историю! Не черт, а этот вот — Школяр. Ну, погоди же!