Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)

На наш взгляд, теперь уже можно сказать, что главными задачами стали «смена крови» сотрудников (набор молодых работников, не знавших Лебедеву в ином, кроме гендиректорского, качестве) и «музеефикация» современного материала. Под этим термином кроется превращение «актуального» искусства, о впечатлениях от которого мы расскажем ниже, в явление, равноценное высоким образцам искусства, в работы, достойные музейного показа, и, таким образом, повышение стоимости работ этих художников на арт-рынке.

Как мы поняли, помимо вышесказанного, изменения в Третьяковке затронули почти исключительно Крымский Вал, а его постоянную экспозицию (искусство ХХ–ХХI вв.) существенно видоизменили (это помимо разноцветных стен, плазм, макетов) и значительно «обеднили». Её сделали эклектичной, хаотичной, даже односторонней, лишив зрителя представления о сложном, драматичном и полифоничном процессе развития искусства ХХ века. Заметно, что очень существенно «урезали» соцреализм, представив это направление лишь небольшим количеством произведений, и свели до минимума представление о многонациональном искусстве советского периода. Общеизвестно, что история делается не её участниками, а интерпретаторами. Это в полной мере относится и к искусству. Как его показать, подать – такое мнение о нём и сформировать. Из десятков тысяч произведений, которыми обладают третьяковские фонды живописи, графики, скульптуры XX столетия, в залах показано в лучшем случае около пары тысяч работ, причём с определённым отбором, за которым просматривается некий умысел. Ведь показав те или иные вещи, можно произвести на зрителя совершенно разное впечатление. Например, экспонируя в залах вместо соцреализма авангард и протестные течения, как мы сегодня видим на Крымском. Вдобавок сразу несколько залов основного «тела» музейной экспозиции отданы под сменяющиеся выставочные проекты.

Вероятно, что сегодняшняя непривлекательность «крымской» Третьяковки связана не с самим отечественным искусством ХХ–ХХI веков, а с методами его отбора. Надо сказать, что мы несколько раз зимой и весной бывали на Крымском Валу и всегда наблюдали за публикой. Любопытно, что она «голосует ногами»: огромные высоченные залы экспозиции были на удивление пусты, за день их посещает от силы несколько десятков человек (кстати, в отличие от зала, где проводятся крупные выставочные проекты старых мастеров, – вот на них-то нередко и очереди стоят: вспомним выставки Врубеля, Айвазовского, Ге, нынешнюю Головина – они длятся по несколько месяцев). А если заглянуть в Третьяковку в Лаврушинский, где представлено старое искусство, то контраст покажется невероятным: в залах толпы людей.

Но – обратно к «новейшим течениям»: а что, кроме них, в отечественном искусстве XXI века больше ничего не происходит? Современные художники – от совсем молодых до мастеров старшего поколения – сегодня отошли от традиции или рисовать разучились? Может, на весь мир знаменитая русская школа утрачена не только в театральном искусстве, но и в изобразительном? Вовсе нет! Видимо, им, в отличие от адептов «глобального» искусства, просто места нет в современной Третьяковке, экспозиция которой как-то банально обрывается на «семидесятниках» и некоторых маргинальных работах конца столетия, отдалённо и пошловато напоминающих авангардные откровения начала минувшего века. И вот сам собою напрашивается вопрос: то, что мы видим, – не «оранжевые» ли технологии искусства? Или у создателей экспозиции есть некие личные интересы, например, финансовые? Вероятно, и то и другое. И ещё вопрос без ответа: задача ли музея шокировать, провоцировать, эпатировать? За острыми ощущениями, «адреналином» уместнее сходить на Винзавод, а лучше – в парк аттракционов. Музей – не аттракцион, а место культурных ценностей, эталонов высокого вкуса, свидетельств творческих озарений и красоты. Зачем его превращать в «шоу-рум»?

Сегодня мы как минимум дважды, хотя и вскользь, касались темы удорожания современного искусства, оказавшегося в Третьяковке. И, судя по всему, особенно по существующей более десяти лет экспозиции «новейших течений», работы такого сорта увеличивают удельный вес в фондах галереи, продолжают закупаться. Возникают вопросы: кем, по каким критериям и резонам, за какие суммы из госбюджета они приобретаются? Недавно Минкульт начал разбираться с составом комиссий, принимавших решения о госфинансировании постановок современных пьес. Если порядок начал наводиться на этом направлении, наверное, пора сделать то же самое и в отношении политики формирования фондов крупнейших музеев. В первую очередь Третьяковской галереи. Наверное, одним из первых шагов должно стать формирование общественного наблюдательного совета, в который вошли бы люди компетентные, уважаемые, известные – от искусствоведов и художников до коллекционеров. Если этого не сделать, то нас будет ждать постепенное расширение «актуального» искусства до масштабов максимального вытеснения «неактуального». Подобный скепсис навеян свежими личными впечатлениями от выставки Дмитрия Пригова, открывшейся в середине мая. Вот лишь несколько из них.

Господствующие цвета – чёрный, красный; многие «произведения» представляют собой то, что во времена нашего детства называли аппликацией, напоминающей по форме чёрных медуз, соседствующих с красными пунктирчиками «крови». В этой стилистике выдержан цикл «Кошмар – Сталин – Кошмар». По существу, это вереница старых страниц газеты «Правда» с обычными заголовками, характерными для того времени, – «Вести с полей», «Новости промышленности», резкие заголовки международных разделов что-то вроде «Нагнетают…». Причём страницы относятся в лучшем случае к позднебрежневскому периоду или к середине 80-х годов и не имеют к сталинскому времени вообще никакого отношения. Тем не менее каждая из них служит своеобразным фоном или паспарту для одной из букв слов «Сталин» или «кошмар», причём написанных латиницей.

Одна из стен экспозиции была, как бы это точнее выразиться, «инкрустирована» аккуратненькими конвертиками с откидывающимися клапанами. Любой желающий мог открыть «клапан» и прочитать машинописную строку, которая таится под ним. Ради любопытства – естественной слабости любого живого существа – приподняли самый высокий конвертик на небольшом панно, несущим название «эволюция». В свою очередь, на нём было написано слово «голова». Поднятый «клапан» раскрывал то, что автор, очевидно, думал об этом предмете – главным словом оказался эпитет «дурная». Конвертики, расположенные по иерархической нисходящей, после этого даже не захотелось раскрывать.

А вот одно из подслушанных мнений человека лет за пятьдесят, лицо которого показалось медийным. Наклонившись к своей намного более молодой спутнице, он сказал: «В общем, да, пусть такое искусство будет в каких-то отдельных галереях. Чудно, чудно! Хотя, если иметь в виду настоящее воспитание детей, то, между нами говоря, всё это стоило бы собрать и сжечь!» Последний глагол заставил инстинктивно вздрогнуть. Но через пару минут мы испытали внутреннее согласие с ним при виде нового арт-объекта: подвешенная в воздухе фигура в балахоне с капюшоном палача словно парит, тянется руками к большому бокалу с вином. Осмелившись заглянуть под капюшон, я увидел страшное в безжизненной отстранённости женское лицо манекена – всё это почему-то произвело гнетущее впечатление, наверное, даже большее, чем «объект» этого заслуживал. От него словно исходила некая чёрная инфернальная энергия…