Виктор Геманов - Подвиг тринадцатой. Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско

А время летит. Время мчится. Уже вечер на дворе. До искомых квартир, как мне объясняют прохожие, — расстояние немалое. Надо торопиться.

Спешу в Перевозный переулок. Но надо же так не везти! И этот адрес не принес радости встречи.

— Михаил Геннадьевич Золотарев уехал в командировку, — отвечают мне.

— Куда?

— На одну из строек в Сибири. Он ведь гидростроитель…

Мои мысли были настроены только на разговор с Золотаревым, а потому я даже и не подумал, что многое, очень многое могли мне рассказать о Михаиле Геннадьевиче его родные. Подумал я об этом только тогда, когда втиснулся в трамвай, торопясь по четвертому адресу. Несколько отвлекаясь, могу пояснить, что Михаил Геннадьевич был членом экипажа «С-13», но в боевом походе, о котором идет речь, не участвовал. Об этом мне рассказали позже его боевые друзья.

Оставалась одна-единственная, последняя надежда. Внутренне волнуясь, нажимаю кнопку звонка квартиры на улице Радищева.

— Вам Владимира Александровича Курочкина? Так он переехал…

— Куда?!

— На улицу Верности. Это, знаете, за Финляндским вокзалом, в районе новостроек…

Уф! Кажется, повезло…

Когда дверь мне открыл атлетически сложенный мужчина лет сорока, с пышными темными усами и внимательным взглядом живых серых глаз, я сердцем почувствовал: он! И не ошибся. Это был бывший командир отделения торпедистов подводной лодки «С-13».

Беседа с ним, поначалу взволнованно-сбивчивая, продолжалась несколько часов. Уже не раз из кухни заглядывала в комнату его жена, приглашая к столу, а мы все не могли остановиться. Старшина 2-й статьи запаса как бы заново переживал события того легендарного похода, снова видел себя нажимающим стрельбовую рукоятку воздушного баллона, пустившую в победный путь торпеды с надписями, выведенными белой краской: «За Родину!», «За советский народ!», «За Ленинград!» Он заново переживал давние объятия друзей, рукопожатие командира, радость большой победы.

— Что вы, Владимир Александрович, можете рассказать о самой атаке?

— А знаете, почти ничего. Ведь на подводной лодке у каждого человека определен боевой пост, на котором нужно находиться во время тревоги. Никаких передвижений, а тем более выхода наверх во время преследования лайнера и его торпедирования не могло быть. Так что о ходе атаки знал я со слов комиссара, капитан-лейтенанта Бориса Сергеевича Крылова. Он заходил в отсек перед самой атакой. Объяснил, что обнаружили огромный лайнер, что охрана у него большая, а потому командир принял рискованное решение — атаковать со стороны берега. А потом, помню, дизели дали полный ход, началась погоня. Сейчас даже не могу объяснить этого, но захватил настоящий азарт. Кажется, никогда так тщательно не готовил торпедные аппараты к стрельбе. Наконец — залп! Мне довелось дергать стрельбовые рукоятки, а потом лихорадочно соображать, что же случилось с четвертой торпедой, не вышедшей из торпедного аппарата. А фашисты тогда здорово нас бомбили — как-никак огромный лайнер пошел на дно! Однако командир сумел лодку спасти хитроумным маневрированием…

— О чем осталось самое яркое впечатление по ходу атаки?

— Пожалуй, о случае с четвертой торпедой. При атаке в носовом отсеке находятся командир торпедно-артиллерийской боевой части и два торпедиста. Так вот, капитан-лейтенант Константин Емельянович Василенко получил по переговорной трубе приказание: «Носовые… пли!» Я дернул рукоятку раз, другой, третий, четвертый — стрельбу производили вручную. Все шло нормально. Сработал автомат-коробка. Чувствую — толчок, второй, третий… Три торпеды вышли. А где же четвертая? Вышла или нет? Если вышла — как же я толчка не уловил? Если не вышла, то в каком она положении? Не дай бог, если не полностью вышла, зацепилась! Это ведь страшная опасность для лодки, для экипажа…

— Владимир Александрович, — нетерпеливо прервал я его, — об этом мы еще обязательно поговорим. Но сейчас я в цейтноте. А мне хотелось бы узнать адреса еще кого-либо из членов экипажа…

Бесцеремонное вмешательство мое сбило Курочкина и, видимо, обидело. Он помолчал немного, пересиливая себя, затем сказал:

— Знал адрес командира, бати нашего. Жил он на Петроградской стороне, на улице Олега Кошевого, семнадцать, квартира тридцать два. А сейчас наверняка знаю адрес бывшего штурмана — Николая Яковлевича Редкобородова. Совсем недавно встретил его, поговорили…

— А где он живет?

— Улица Карташихина, тридцать один, квартира сто тридцать восемь. Это на Васильевском острове…

И на этот раз мне повезло: я застал Николая Яковлевича дома. Он только что пришел с работы из научно-исследовательского института. Пришла и его супруга — работник одного из райисполкомов города…

Разговор поначалу не клеился. Николай Яковлевич, это явно ощущалось, был настроен предубежденно. Говорил сдержанно. В подробности не вдавался. Словом, откровенного разговора не получалось. «В чем дело, — размышлял я, — что тому причиной?»

Только много позднее стало мне известно, что членов экипажа «С-13» уже в то время основательно тяготила непонятная, необъяснимая, неизвестно как и зачем возникшая странная завеса умолчания. Не только над командиром, имевшим, как потом я узнал, определенные прегрешения перед командованием, но и над подвигом экипажа, над людьми Краснознаменной лодки. Легко понять их состояние, отсюда и поведение Николая Яковлевича.

В ходе дальнейшего разговора Редкобородов постепенно оттаял. И тут выяснилась любопытная подробность: в Ленинграде, Кронштадте, Ломоносове — словом, в городе и его окрестностях живет около двадцати членов экипажа «С-13»! В самом Ленинграде — бывшие командир торпедно-артиллерийской боевой части Константин Емельянович Василенко, командир электромеханической боевой части Яков Спиридонович Коваленко, старшины команд Михаил Герасимович Колодников, Павел Гаврилович Масенков, Василий Иванович Поспелов, командиры отделений — уже знакомый нам Владимир Александрович Курочкин, Петр Тихонович Плотников, Василий Ильич Прудников, матросы Михаил Дмитриевич Иноземцев, Максим Алексеевич Марсуев, Василий Васильевич Бородулин, а в Кронштадте живут и трудятся на Морском заводе бывшие трюмные машинисты Алексей Тихонович Астахов, Федор Иванович Данилов и Василий Спиридонович Пархоменко…

Вот бы собрать их всех вместе, поговорить о знаменитом боевом походе, о нынешней жизни героев. Но когда? Время — словно шагреневая кожа: его все меньше и меньше. Истекают третьи сутки.

Пришлось ограничиться встречей с теми, кто мог собраться в самое короткое время.

— Рассказать об экипаже? — повторяет мой вопрос Николай Яковлевич. — С удовольствием! Если бы вы знали, какой это был коллектив — дружный, спаянный, отлично владеющий своим оружием. Да что там был! Он и сейчас такой же дружный. Встречаемся довольно часто, знаем о жизни и работе друг друга. Если есть необходимость, помогаем. Вообще-то судьба нашей лодки удивительна. Ведь она единственная из «эсок» Балтики осталась в боевом строю. Все остальные погибли — одни на минах, другие от торпед или бомб врага. А вот «тринадцатая» сумела выйти живой из всех испытаний. Из всех!