Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6466 ( № 23 2014)

Так вот Шифф. Уже по афише можно было судить, что его мало интересуют конъюнктура, коммерческий успех и обывательское мнение. Более того, афиша совершенно откровенно сообщала от имени исполнителя, что ему наплевать, наплевать, наплевать на обычные филармонические заморочки. Программа предлагала основательно погрузиться в немецкую классическую музыку – в первом отделении Шифф играл "Гольдберг-вариации" Баха, во втором – 33 вариации Бетховена на тему вальса А. Диабелли. Согласитесь, не слабо. Концерт представлял фонд «Музыкальный Олимп». Вообще-то представлял себя сам пианист в необычных подробностях. Шифф, например, не терпит объявления программы. Считает, видимо, что слушатель готовится к концерту так же, как он. Потому выходит из-за кулис в объявленный афишей час, нимало не волнуясь по поводу всё ещё рассаживающейся публики. Публика пристыжена. Далее – полная фантастика. Мастерство пианиста покоряет с первых фраз. В какой-то момент, кажется, что это музыкальный Джойс, поток сознания. Потом понимаешь, что в этой ясности и самого произведения, и талантливейшей интерпретации всё продумано и чётко организовано. Пианист «плывёт» свободно и вольно в баховских фантазиях. Можно только догадываться, какого труда стоит это безмятежное и вольное плавание. Гимн мысли и человеческим возможностям. Самый авторитетный исполнитель «Гольдберг-вариаций» Глен Гульд справедливо замечал: «эта музыка не имеет ни начала, ни конца; в ней нет ни настоящей кульминации, ни настоящего разрешения; эта музыка, которая, подобно бодлеровским любовникам, «покоится легко на крыльях ветров[?]» Покоиться на крыльях ветров можно, если есть Андраш Шифф.

Закончил. И отправился за кулисы, кажется, без всякого интереса к аплодисментам. Достоинство в каждом жесте. Независимость талантливого человека. Производят потрясающее впечатление. Ему близок немецкий стиль: сдержанная сила в Бетховене, вообще умение погашать страсти, но так, чтобы эффект и ощущения мощи, напористости, движения никуда не исчезали. На бис была сыграна «Апассионата». Молния, пронзившая зал. Я такого исполнения бетховенской сонаты в зале Чайковского не помню. Финал концерта неожиданно получился таким мощным, ярким, энергичным. И представил пианиста в полном великолепии его возможностей.

В мае в ведущих концертных залах столицы весьма активно играли воспитанники народного артиста России профессора Московской государственной консерватории Сергея Леонидовича Доренского. Народные артисты России Денис Мацуев, Николай Луганский, лауреат международных конкурсов Филипп Копачевский выступили с интересными программами. На всех концертах, что я всегда отмечаю, присутствовал Сергей Леонидович и не стеснялся громко хвалить исполнителей, когда, по его мнению, они этого заслуживали: «Молодец, Денис», «Браво, Филипп». Приятно, что одна из ведущих музыкальных школ России так хорошо сохраняется и развивается. Денис Мацуев блестяще сыграл «Крейслериану» Шумана – всё было настоящим. И страсть, и драма, и эмоциональный накал. Луганский посвятил выступление 90-летию Татьяны Петровны Николаевой. И очень удачно играл Рахманинова (13 прелюдий. Соч. 32). Копачевский, как обычно, удивил глубоким, настоящим постижением переживаний Грига («Минувшие дни», соч. 57), Яначека, Шопена (Скерцо № 3 до-диез минор, соч. 39). Впечатляюще звучал у Копачевского «Карнавал» Шумана. Молодой пианист понимает и умеет передать тончайшие душевные состояния, он умеет грустить за инструментом, мечтать и фантазировать, что бывает редко. Профессор отметил его выступление наибольшим количеством похвал. Но в артистической, после концерта, я застал подробный и довольно строгий разбор С.Л. Доренским всего, что только что вызывало восхищение зала. Вот это и есть школа.

В Москве неожиданно объявился редкий гость – народный артист СССР профессор Саратовской государственной консерватории и солист Саратовского театра оперы и балета Леонид Сметанников с программой русской классической музыки. В сопровождении заслуженной артистки России профессора Московской консерватории Марины Белоусовой были исполнены произведения Глинки, Рахманинова, Кабалевского и современного автора Дороднова. Леонид Анатольевич «в голосе», подтянут, строен, кажется, во взаимных симпатиях со временем. В его замечательном баритоне действительно особое понимание русского, слушать и слушать. Такое раздолье, такая свобода, такие русские картины – редкий дар. Он у нас один такой. Кто виноват, что выдающийся певец не появляется на экранах телевидения, что в Москве ему предоставляется не лучший зал? Леонид Анатольевич – настоящий саратовец. Он здесь и консерваторию окончил, и всю жизнь поёт в местном театре оперы и балета. К счастью саратовцев. Ну, вот и нам кое-что досталось. Надеюсь, не в последний раз.

Теги:искусство , музыка

Наталия Колесова. Пётр Фоменко. Энергия заблуждения. - М.: РИПОЛклассик, 2014. – 352 с. – 2000 экз.

Говорят, архив Фоменко был утрачен практически весь, поэтому, чтобы создать портрет знаменитого режиссёра, оставалось обратиться к свидетельствам очевидцев и независимым источникам – прессе, интернету. Задача стояла трудная, но, надо сказать, автору удалось сложить из безусловно пристрастных, субъективных суждений некую достаточно объективную картину внутреннего мира личности "одного из самых неординарных героев нашего времени".

По сути, эта книга – свод увидевших свет воспоминаний – теперь и есть документ, призванный оставить потомкам образ Мастера, как выразилась автор, – «во имя любви».

Вспоминают Петра Наумовича актёры – Немоляева и Максакова, Райкин и Меньшиков; коллеги-режиссёры – Захаров, Туминас, Женовач; члены его Мастерской, так сказать, его воспитанники.

Чего нет в этих мемуарах, так это равнодушия. Каждый нашёл свою интонацию для рассказа, и всех их объединяют и тепло, и восхищение, и почтение, но без робости и трепета. Судя по всему, страсть к игре, творческое начало, «хулиганство», столь ярко проявлявшиеся в натуре Фоменко начиная со студенческой юности, делали невозможной, при всём уважении и пиетете, опасливую, заискивающую манеру общения.

Он играл и шутил, словно всё время пробовал, где та грань, за которой его уже не будут понимать, нащупывал порог, так скажем, интеллектуального риска – и в жизни, и в театре. Об этом говорят и истории из развесёлых годов учёбы в Школе-студии МХАТ, записанные со слов Фоменко, в результате которых «по совокупности нарушений и «преступлений»[?] был отчислен».

Например, И. Костолевский пишет: «В нём было много хорошего, детского – игры, веселья, смеха». А Ю. Рутберг дополняет портрет: «Он прекрасен, беспощаден, милосерден, – всё это соединяется в одном человеке». Г. Тюнина вспомнила, что особенно волновало Мастера: «зритель… не должен чувствовать, что Театр – это высокое элитарное искусство, которое недоступно простому человеческому пониманию».