Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6467 ( № 24 2014)

И искусствоведческие весталки с Крымского Вала пошли в наступление сразу на всех фронтах. Общеизвестно: в советские времена подвергался преследованиям авангард. Вещи этого направления обретались в запасниках. Значит, необходимо теперь авангард по максимуму экспонировать. Это во-первых. Во-вторых, советских художников власть заставляла делать соцреализм. Теперь надо его максимально укоротить, то есть спрятать в те же запасники, подальше от публики. А если чего уж нельзя совсем удалить, – всё же мы почти семь десятков лет жили в стране под названием СССР, и тут работали тысячи художников, и фонды советского искусства огромны, они составляют львиную долю наследия искусства России прошлого века, – это следует показывать так, как стали делать на Западе, когда красный медведь уже никого не пугал. Как отдельные образчики тоталитарной экзотики, во всей её нелепой патетике и безвкусии, порой пугающем, чаще убогом. То есть именно как постмодернистские артефакты. А чтобы получше приглушить дух совка, надо как можно шире подать искусство нонконформистов эпохи Хрущёва–Брежнева. В-третьих, понятно, экспозицию желательно напитать токами актуальности на манер течений, демонстрируемых сегодня центрами современного искусства, винзаводами и самыми продвинутыми галереями.

И что из всего этого получилось? В анфиладе десятка просторных залов, которыми нас встречает экспозиция ХХ века, авангард показан совсем не так впечатляюще, как было возможно. Специалисты найдут здесь много громких, знаменитых имён и вещей. Но публика рядом с ними скорее скучает. Отвлечённость и монотонность представленного утомительны. С навязчивой щедростью показана лишь одна линия великого эксперимента: «Бубновый валет» – кубофутуризм – супрематизм – конструктивизм. Да и то последний большей частью не в подлинных раритетах, а выставочными макетами. Чтобы человек мог почувствовать кипение русской художественной жизни предреволюционного времени, надо было как минимум показать многовекторность авангардного поиска. Однако Кандинский, Филонов, Шагал представлены скупо (хотя коллекция позволяла пошире), да и отдельные их выдающиеся работы почти утоплены в сумбурной развеске. А на самом деле весь путь от Кандинского и Ларионова до Малевича и Татлина предстанет в своей героической и захватывающей яркости только тогда, когда в параллель ему будет явлена по-своему мощная линия традиционной русской живописи той же эпохи. «Союз русских художников», Нестеров, Кустодиев etc… Показать их в этих залах не даёт беспринципная рознь искусствоведов Лаврушинского и Крымского, ревниво делящих между собой «подведомственный» материал концов и начал ХIХ–ХХ столетий.

1920–1930-е годы даны с огромными купюрами и столь чудовищно хаотично, что это кажется специальным умыслом. Это сделало невозможным ни прочертить творческие потоки, группировки энергично противостоявших тогда друг другу художников, ни показать полноценно выдающихся мастеров. Отсутствует как явление Ассоциация художников революционной России (немногочисленные образцы её живописи появляются в дальних залах, ни о чём не говоря зрителю). Очень не нравится АХРР сегодняшним музейным властителям дум. Но нет и таких бесспорно значительных в творческом смысле объединений, как «4 искусства», «Общество московских художников». Крайне немногие их мастера представлены фрагментарно и все где-нибудь на проходе, сбоку. Парой-тройкой работ. Павел Кузнецов, Сарьян, Крымов. Зритель легко может подумать, будто после легендарного «Красного коня» 1912 года К.С. Петров-Водкин попросту помер, ибо больших его поздних вещей мы не видим. «Общество станковистов» с крупнейшими фигурами Штеренберга, Дейнеки, Пименова экспозиторам удалось превратить в какой-то салонный серо-розовый кисель. В отсутствие их ахрровских антагонистов борьба остовцев за новый стиль современной советской картины, страстная экспрессия их полотен для зрителя непо­стижимы.

В какой стране, однако, всё это происходило? Вы не почувствуете в залах ни вихрей революции, ни Гражданской войны, ни жесточайших контрастов, утрат и взлётов последующего двадцатилетия. Мне скажут: но это же не музей истории, а художественная галерея! Но наши художники-то жили (творили) этой самой историей, никуда не могли от неё деться. А в выставленных картинах это как будто погасло. Ряды их случайны, пестры, развлекательны, даже гламурны, но лишены глубинного смысла, жизненной подлинности и в силу этого глухи для сердец и умов. Даже трагической эпопеи Великой Отечественной войны здесь нельзя ощутить, потому что для этого слишком мало всего лишь пары популярных холстов – «Фашист пролетел» Пластова и «Письмо с фронта» Лактионова.

Перечень иссечений в организме истории и культуры своей страны, осуществлённых тружениками российского национального музея под руководством куратора Крымского Вала, замдиректора ГТГ И.В. Лебедевой, нетрудно продолжить от середины до конца века. Но ради экономии места и нервов – резали-то по живому! – будем говорить в целом. Допустим, в галерее решили раскрыть судьбы родного искусства, акцентируя течения, «стили эпохи». Ни полноты картины, ни внятности при этом достигнуто не было. О том, что «стили» делаются творческими лидерами, личностями, здесь предпочли забыть. Ни один из упомянутых мной больших мастеров не удостоился хоть сколько-нибудь подробной персональной экспозиции. Так же как и не упомянутые Кончаловский и Сергей Герасимов, Павел Корин и Вера Мухина и, увы, ещё очень многие. Отдельные вещи, россыпью которых они представлены, не позволяют ощутить масштаба и обаяния выдающегося таланта. Не обсуждаю разделы графики. Они воспринимаются не иначе как глуховатым комментарием на обочине экспозиции живописи, зрительно с ней не монтируются и нуждаются в особом анализе. Зато какой подарок нам делают при переходе от привычного станкового искусства к «актуальному», развёрнутому этажом ниже!

В громадном зале по трём стенкам размещена громадная же инсталляция А. Виноградова и В. Дубосарского под названием «Времена года русской живописи» (2007). Тут собраны десятки хрестоматийных фрагментов и персонажей картин русских и советских художников в этаком общем шоу. К примеру, «Весна» Пластова рядом с Венерой Кустодиева и брюлловской Вирсавией плюс ещё «Девушка с ядром» Самохвалова. Или: в пространстве левитановской «Золотой осени» сбитый фашистский ас Дейнеки падает в голубую речку, на берегу которой, у ног серовской Ермоловой, Иван Грозный в исступлении убивает сына… Вся эта придумка по уровню несильно отличается от того, как развлекались у нас интеллигентные старушки полвека назад. Известные имена композиторов они складывали в рассказики типа «Вот пришёл Шуман и начал Бахать и Бузонить». Однако такой вот расписанной очень длинной и очень пёстрой клеёнкой (без рыночных лебедей, но со врубелевской Царевной-лебедь) как бы восполнено всё, чего мог и не смог зритель увидеть на стенах галереи. Точнее, чего ему не дали увидать. Получилась как бы суррогатная замена всей Третьяковки вкупе с Русским музеем. И перед этим на ступеньках зала сидят обнимающиеся тинейджеры, разглядывая изобра­же­ния, мимо которых они просквозили в залах. Подлин­ники таких зрителей особо не всколыхнули, а чипсы, нажаренные из истории русской живописи, пришлись по вкусу. Вот ис­тинная победа нашей новой искусствоведческой мысли!