Андрей Кураев - Поднять Россию с колен! Записки православного миссионера

Эти умненькие интеллигентные дискуссии у Познера и у Шустера на тему «Можно ли преподавать Закон Божий в наших школах? А не нарушит ли это чьи-то права?» ведутся как будто в безвоздушно-правовом пространстве. А у русского населения на своей земле есть хоть какие-то права или нет? В сегодняшней ситуации вымирания неверующих и потому малодетных семей отказ в праве на изучение православной культуры равнозначен отказу русскому народу в праве на жизнь.

Хотите отстаивать светское мировоззрение? — Пожалуйста, но только в университетах, среди взрослых и думающих людей, среди людей, уже прошедших погружение в культуру России. А в рязанском школьном классе, на четверть уже состоящем из нерусских детей, педагог обязан говорить о русской православной культуре только с благоговением. Презирать нашу веру этих детей и без нас научат. Но должна ли российская школа становиться их союзником в деле хулы?

Только разрешение спора вокруг изучения в школах России «основ православной культуры» даст ответ на вопрос «Who is mister Putin?» Даже проблемы «китайских» и «японских» островов кажутся мне менее значимыми.

Патриотизм — это аксиома русского православного сознания. Выводная из него теорема — поддержка сильного национального государства, государственническое мышление. Но сейчас у нас нет веры в то, что государство наше, не в смысле церковное, но хотя бы русское. Все отчетливее оно принимает черты колониальной администрации, управляемой из-за границы и ради интересов транснациональных монополий.

Что значит быть русским? Я хотел бы обратить внимание на то, что в нашем языке наше национальное имя формулируется в грамматической форме имени прилагательного, а не существительного. О всех других народах мы говорим: немец, француз, грек, еврей, татарин… т. е. мы употребляем имена существительные. А когда говорим о себе самих, мы говорим: русский, т. е. характеризуем себя именем прилагательным. А раз оно прилагательное, значит должно к чему-то прилагаться. Тем стержнем, к которому прилагается слово «русский», в нашей традиционной культуре было слово «христианин» — крестьянин. То есть главное — это вера, твоя душа, а твой язык, твоя культура — это то, что держится на этом стержне.

Сегодня же быть русским — это значит плыть против течения, быть участником Русского Сопротивления. Я говорю о сопротивлении не как о вооруженном повстанческом движении, а как о дисциплине мысли и чувства. Скажем, так: хочешь быть патриотом — выключи телевизор. То есть защити свое сознание от промывки мозгов, научись думать самостоятельно, не голосуй вместе с толпой на всех референдумах. Будь человеком, а не ходячей телеприставкой…

Та Русь, что действительно свята, была и остается таковой. Другое дело, что сейчас сбывается пророчество Александра Блока: «В будущем я вижу две России: Россию-Америку и Россию православную». Это два народа с пока еще общим языком и территорией, но с совершенно разными духовными ценностями и этикой. Есть «Соединенные Штаты Евразии» под именем Российской Федерации — с макдональдсами, кока-колой и НТВ, — а есть Святая Русь. Она небольшая, но есть. И может поэтому, даже не зная об этом, жив остальной народ…

В тезисе же о том, что Россия есть перекресток культур мне слышится хорошо завуалированная хула. Когда про некоего человека говорят, что, вообще, он хороший посредник, это часто следует понимать в таком смысле, что сам по себе он ничто, но если при случае окажется между серьезными людьми, то может немножко услужить — и тому, и другому. И когда называют особенностью нашей страны то, что она является «мостом», подспудно за этим звучит, что ничего своего она не создает. По мосту просто проходят — и все.

Так вот, Россия — это совсем не мост. Это нормальная, органическая часть западного мира. Причем поясню, что для меня Восток и Запад понятия не политические, а культурологические. Для западного мышления прежде всего характерно личностное восприятие Бога и тезис о сохранении его личности в посмертии, которое определяется принципиальной свободой человека. В этом смысле и Ислам — тоже Запад. Я не вижу серьезного влияния на русскую культуру со стороны, скажем, индийской культуры или китайской, влияния, которое превосходило бы аналогичное влияние этих регионов Земли на культуру Англии, например, или

Германии. Вообще, назовите мне хоть одну идею, которая органично вошла в русскую культуру с того Востока, что восточнее Персии… Словом, я не вижу оснований считать, что Россия является евразийской в культурном смысле державой.

А потом эти разговоры о Востоке имеют еще один неприятный поворот — когда выливаются в навешивание ярлыка «азиатчины». Эти бесконечные стенания по поводу того, что русская история с ее татаро-монгольским игом, Иваном Грозным, крепостничеством, самодержавием и так далее подавила ростки свободы, самостоятельности, и поэтому бедная душа современного россиянина не в состоянии принять благо прав человека и либерализации… У меня простой вопрос. А душа чухонца — в состоянии? Покажите мне, пожалуйста, где, собственно говоря, у латыша или финна больший опыт демократии, жизни в свободе, чем у русского крестьянина, особенно новгородского, или у сибирского или новороссийского казака?

Не так давно прошла информация о том, что уже подготовлен президентский указ, возводящий Православную Церковь в ранг государственной.

Я думаю, это из области мифов. Замечательный английский писатель К. С. Льюис однажды попробовал взглянуть на духовную жизнь человека из зазеркалья — глазами тех демонических сил, которые желают духовной гибели человека. Получилась «аскетика наоборот»: сборник вредных советов. В этой книжечке — «Письмах Баламута» — «старший искуситель» делится секретами ремесла и, в частности, открывает тайну своего влияния на общественное мнение: «Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность сейчас меньше всего, одобрение же направляем на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителем во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так, мы вводим в моду недоверие к энтузиазму как раз в то время, когда у людей преобладает привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем „эмоциями“, мода направлена против элементарной „разумности“».

Какие искушения царствуют в умах сегодня, заметить нетрудно. Когда вся страна наводнена сектами — мода дня требует писать о «нетерпимости» Православной Церкви, которая почему-то не желает тихо помирать, а дерзает время от времени отвечать на сектантские нападки.