Газета Завтра Газета - Газета Завтра 502 (27 2003)

Одно из его писем к Екатерине Дмитриевне Пановой было напечатано в журнале "Телескоп" в 1836 г. и вызвало переполох. Его не так прочитали. Не с теми интонациями. Студенты Московского университета явились к его попечителю графу Строганову и заявили, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Россию.

Герцен вспоминал: "Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам, и потом снова читал и читал. Я боялся, не сошел ли я с ума... Весьма вероятно, что то же самое происходило в разных губернских и уездных городах, в столицах и господских домах".

Как известно, нет плохих или хороших стихов, а есть плохие и хорошие поэты. Одна и та же строка или стихотворение, написанные разными поэтами, выражают совершенно различные чувства. Тютчевское "мысль изреченная есть ложь" продолжает размышления Чаадаева: "смутное чувство, неоформленное понятие... большего мы никогда не добьемся"; Ивана Киреевского: о нарисованном цветке, который не растет и не пахнет. О бессильности воздействия слова на душу и волю. Если же строчка написана Давидом Самойловым, она — для домашнего чтения, следующая должна кончаться на "едрена вошь". У Дмитрия Александровича Пригова она ничего не означает (у раннего Пригова это было выражением радости: он написал стихотворение). Различны интонации, ударения. Повторяя Толстого, обычно ставят ударение не на том слове. Патриотизм — последнее прибежище для негодяев; у Толстого ударение на последнем слове; негодяи, захватившие власть, прикидываются патриотами. Правильные интонации при чтении чаадаевского письма восстановил Платонов:

Пушкин. "Когда же сбудется что-нибудь в России?"

Чаадаев. "Всё сбудется! Она уже сейчас прекрасна, а счастливой будет".

Пьеса "Ученик лицея" написана Платоновым в 1950 году! Впрочем, и Тютчев говорил о Чаадаеве: "Человек, с которым я согласен менее, чем с кем бы то ни было, и которого, однако, люблю больше всех".

Царь, чтобы успокоить студентов, предписал считать Чаадаева умалишенным, редактора журнала Надеждина выслать на житье в Усть-Сысольск, а ректора Московского университета Болдырева, известного востоковеда и цензора журнала, отставить за нерадение от службы, что лишало его права на пенсию. Когда Надеждин принес Болдыреву для чтения письмо, тот с большим увлечением играл с дамами в карты, по маленькой, и потому прогонял Надеждина. Потом согласился слушать статью во время игры и тут же на ломберном столике подписал одобрение к печати. Надеждин читал с пропусками, чтобы не отвлекать ректора от игры.

Сейчас Норова, Болдырев и Чаадаев лежат в Некрополе на расстоянии вытянутой руки. Следующий год будет високосный и седьмое июня придется на понедельник, день, закрытый для посещения, но можно прийти накануне.

Павел Крусанов

8 июля 2003 0

28(503)

Date: 08-07-2003

Author: Павел Крусанов

АМЕРИКАНСКАЯ ДЫРКА Отрывки из нового романа.

ИТАК, Я ПОЗВОНИЛ ЕМУ. Мы встретились под Лугой, на нейтральной полосе, в придорожном трактире с не то психоделическим, не то трансперсональным названием "Дымок". Крыльцо едальни выходило прямо на Киевскую трассу, поэтому отыскать заведение было нетрудно.

Курехин — в тех же усах и эспаньолке — вкушал индейку с грибами, задумчиво орудуя чуть выдающейся вперед челюстью. Себе я заказал телятину в горшочке и стакан Каберне. Было так жарко, что вороны снаружи летали с открытыми клювами, а из земли дрожащим маревом поднималась тоска. Вообще-то следовало обойтись мороженым в клетчатом вафельном стаканчике, но пахло здесь так аппетитно, что легче оказалось поддаться и отведать что-нибудь, чем устоять.

— Вы страдаете химической зависимостью?— услышав о стакане Каберне, спросил Курехин.

— Нет,— нашелся я,— я ею наслаждаюсь.

На стойке, рядом с кассой, стояла широкая ваза с фруктами. В компанию розовощеких яблок, бледных китайских груш и ноздреватых апельсинов втерся косматый кокос, который, если смотреть на него с макушки, походил на злого нездешнего трехглазого зверька. Я прибавил к заказу китайскую грушу и подсел за столик к Абарбарчуку.

Еду и вино подали на удивление быстро.

— Я хочу с вами работать,— сказал я так решительно, будто в случае отказа готов был прибегнуть к шантажу.

— Прекрасно.— Конечно, он еще при первой встрече понял, что я его узнал, и, надо думать, был доволен моим заговорщицким молчанием.— Тогда вам следует пройти тестирование, а вслед за тем — инициацию.

— Инициацию?

— При поступлении на службу в "Лемминкяйнен" женщинам мы отсекаем фалангу мизинца, а мужчинам — ухо.

Я промокнул салфеткой губы и отхлебнул из стакана Каберне. В свое время на ТВ Курехин с необычайно глубокомысленным видом неоднократно гнал гусей, если бы я этого не видел, то, ей-богу, не понял, что он шутит. Впрочем, то, что он всю жизнь делал, шуткой все-таки назвать никак нельзя.

Поковыряв вилкой грибы (к ним, как и к братьям нашим меньшим, он, видимо, имел пристрастие), после умеренной паузы, в ожидании возможных с моей стороны уточнений, Сергей спросил, какое качество в людях кажется мне самым скверным?

— Стяжательство и алчность.— Мне даже не потребовалось времени на размышление.— Еще Фламель-философ говорил, что большая часть прегрешений ведет начало от жажды золота, которая прет к нам из донной слизи преисподней, и что алчность — корень всякого греха. Ведь жажда денег относится к разряду тех окаянных вещей, которые способны доставлять человеку как непомерную радость, так и огромное горе, что, как известно, в равной мере ослабляет разум.

Выслушав меня с большим вниманием, Сергей полюбопытствовал, что я, Евграф Мальчик, думаю о времени? Вообще о времени?

Мысленно я послал его далеко — к инвалиду Хокингу, а вслух сказал, что не могу судить о природе этого предмета, так как недостаточно осведомлен о Божественном замысле, но могу изъявить свое к нему (времени) сугубо личное отношение.

— Довольно и отношения,— милостиво согласился Абарбарчук-Курехин.

— Время — это такая медленная пуля.— Сказалось чисто по наитию.— А вообще мне нравится, как просто и легко смотрел на то, что мы здесь называем временем, античный мир. Он не думал о свернутом, как свиток, небе, не думал о конце истории, не представлял его и потому не ждал. Античный мир помнил прошлое, жил настоящим и мало заботился о будущем, поскольку считал будущее как бы уже состоявшимся. — Я отправил в рот кусок протомленного в горшочке мяса, вполне, надо сказать, приличного.

— Отсюда беспредельное доверие оракулу Аполлона Пифийского. Ведь пифия прорицала будущее, как уже случившееся — оно уже есть, просто лежит за горизонтом, будто ионийский берег, просто человеку его пока не видно. Отсюда и тяга у людей античности жить настоящим, сознавая, что самый интересный человек — тот, с кем я говорю сейчас, а самое важное событие в жизни — то, что происходит со мной в данную минуту.