Евгений Богат - Семейная реликвия

Из письма Николая ко мне:

«Вот вызвали меня и сообщили, что Вы интересуетесь моей жизнью и чтобы я составил рассказ о ней. Да, я хотел сначала отказаться писать, зачем же вам, видным людям в Москве, интересоваться моей жизнью, жизнью отпетого подростка… (с того момента, как я совершил ЭТО, я не вижу себя человеком, а что думают обо мне окружающие, мне неизвестно).

Но вот потом передумал и вот пишу. Расскажу Вам мою жизнь. Родился я в селе О., рос там до 6 лет, но потом перекочевали в соседний район, потому что отец стал выпивать из-за матери. Он любил ее сильно. И вот однажды он поймал ее с чужим человеком там, где она работала. Перед этим она чуть ли не каждый день не бывала дома. Отец спросит ее: „Где была?“, а она ответит: „На работе“. И отец верил. Но потом у него шевельнулось подозрение, и он пошел караулить ее. Мне было тогда уже почти шесть, большой был.

И вот он поймал их, чуть ли не убил того и ее. Но пожалел нас обоих — меня и мою сестру, она на два года старше. Мать умоляла пощадить ее, и он пощадил. Но потом она опять стала пить, и отец не выдержал, сам начал выпивать. Отец все это сам мне рассказывал, когда мне было много, тринадцать лет…»

А почему, собственно, «все это» отец рассказал сыну сам — не потому ли, что в тот момент еще не был утрачен стыд перед детьми за недолжную жизнь? Сын стал единственным существом в мире, перед которым захотелось себя оправдать.

Замечу, что романтические объяснения поведения отнюдь не романтического вообще распространены. Но они тешат недолго, если нет ТОРМОЗОВ. Когда отказывают тормоза, то не нужны уже романтические оправдания (любовь, измена и т. д.), жизнь стремительно идет под уклон. Жизнь напоминает поезд, терпящий крушение, летящий под откос…

Но вернемся к письму:

«Он тогда директором работал, не помню чего, а мать ветеринаром. Было решено переселиться опять. Надеялись, что на новом месте пить будут меньше. Но и на новом месте ничего не уладилось, а стало даже тяжелее, нам дали двадцать четыре часа на выселение…»

…Из характеристики на воспитанника колонии усиленного режима Серебнева:

«Нарушение режима содержания не допускал. За добросовестное отношение к труду и обучению имеет ряд поощрений, начальником колонии 9 апреля 1982 года объявлена благодарность. Объявлена благодарность и 15 июля 1982 года. 28 января 1983 года объявлена новая благодарность…»

…Из письма Николая ко мне:

«И в новом месте было то же самое, и мы опять перекочевали в соседнее село. Но и в нем ничего не изменилось: водка, ссоры отца с матерью. Появилась сестренка в 1973 году. Но и это не повлияло на них. Отец стал работать чабаном, а мать домохозяйкой стала. Но и это ничего не изменило в нашей жизни. Вернется отец с работы усталый, а дома беспорядок, мать пьяная, и, конечно, отец разозлится и побьет ее и уйдет, а потом опять появится нетрезвый.

Конечно, бывали в нашем доме и хорошие, даже замечательные дни, когда они не пьют, обещают детям, что больше не будут, но куда там. Через день или два опять нетрезвые. Тогда я возьму с собой сестренку маленькую и уйду к бабушке, и там мы живем день, или два, или три хорошо, по-человечески, но вот появляется отец или мать и умоляют бабушку отдать нас, обещая при этом, что больше не будут. И бабушка отдает нас, поверя им. Но я убегаю от них, если есть возможность, вместе с маленькой сестренкой. Раньше я, конечно, учился в начальной школе, но так как в нашей деревне больше трех классов не обучают, то начал учиться в восьмилетней школе в соседнем селе. (А старшая сестра чуть повзрослела, убежала в город, в техникум.) А я в соседнем селе жил в интернате, учился я хорошо — до седьмого класса, но потом что-то надломилось во мне, перестал ходить на уроки, все хотелось домой, в нашу деревню, увидеть маленькую сестренку, как она там, не стряслось ли что-нибудь. А возвращаешься домой, они пьяные-пьяные, сестренки дома нету, бегаю, ищу и когда нахожу ее, становится тепло и хорошо на душе, идем к себе домой, когда они спят обое, растопим печь, поставим котелок, поедим, посмеемся и спать. А утром уйду я» [11] Я решил ничего не менять в этом письме, и пусть не удивляется читатель небольшим неправильностям. .

Мальчик, в сущности, мечтал о самом обыкновенном, о самом нормальном, о том, что дается людям, как кажется ребенку, само собой, ДАРОМ, как трава или дождь летом. Он мечтал о естественной ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ жизни: с растопленной печью, с шутками и милым общением.

И этого обыкновеннейшего, само собой разумеющегося в естественной ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ жизни у него не было, то есть бывало изредка, но как исключение.

В стадии распада семьи нормальная жизнь делается исключением. А может быть, он и немножко фантазировал, выдумывая эти маленькие естественные редкие радости, может быть, строил иллюзии. Но эти иллюзии не были пассивными, ОНИ БЫЛИ ФОРМОЙ СОПРОТИВЛЕНИЯ НЕНОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ.

Он называет родителей «обое». Когда «обое» выключаются (засыпают, тяжко захмелев), начинается нормальное детское существование. Маленький неравный бой за человечность.

«…опять перекочевали в соседнее село».

«…появилась сестренка».

Но уже ничего не могло изменить: ни новое место, ни даже появление ребенка.

Он родился, и он не родился. Он был, и его не было.

Самые страшные строки в этом письме:

«…и побьет ее и уйдет…»

НАСИЛИЕ стало обыденностью, и это — исток трагедии.

…Был директором (чего-то), стал чабаном, то есть хотел убежать.

Но от себя не убежал.

…Из характеристики на воспитанника колонии усиленного режима Николая Серебнева:

«Разрешено дополнительно расходовать заработанные деньги на покупки в ларьке. С 31 января 1983 года переведен на улучшенное содержание. Взаимоотношения с воспитанниками отряда поддерживает хорошие. К родственникам относится доброжелательно. По характеру вежлив, исполнителен, трудолюбив. Он переживает и осуждает себя за совершенное действие».

Из письма Николая ко мне:

«…а утром уйду. Уйду с неспокойной душой, но, конечно, о том несчастии, которое потом на нас обрушилось, я и думать не мог. А с неспокойной душой ухожу, потому что утром-то они трезвые, а днем… Домой хочется! А старшая сестра, я Вам уже об этом писал, тогда уже в городе была. Училась там. И вот когда еще она гостит — у нас самый хороший день в жизни. Все вместе, вся семья, как хорошо было… А потом опять водка.

А ЭТО я совершенно не помню. Вернулся я в тот день со школы-интерната в субботу. Дома мать с сестренкой. И вот где-то в пятом часу вечера заявилась к матери подружка с бутылкой. Вот они и выпили, а мне захотелось уйти. И я им говорю, что пойду в магазин, куплю себе рубашку.

Может, вы думаете: как они мне деньги доверяют?!! Так я отвечу. Я уж давно научился деньги у них тайком забирать, когда они пьяные, ведь этих денег им не только на месяц, на неделю не хватает, все выпивают. Мы с сестрой старшей говорили им, и люди хорошие тоже, нет, они обижаются. Ну что им возразишь — деньги-то их.