Андрей Девятов - Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке

Мой личный опыт запределами Европы также был связан больше со странами англосаксонского ареала, чем французского или иберийского (испано-португальского). В деловых поездках я чаще попадал в страны либо с левосторонним «британским» движением на дорогах (Австралия, Малайзия, Сингапур, Гонконг, Южная Африка), либо сохраняющие в устройстве жизни другие порядки, установленные бывшей метрополией (Ближний Восток, Канада).

Заранее оговорюсь, что в США меня не пустили, а в самой Европе я мало где был. Кроме того, пребывание мое в странах западного мира было, как правило, непродолжительным: от двух недель до полутора месяцев. Поэтому личные впечатления от Запада у меня яркие, но поверхностные, а корректность сравнений требует авторитетных свидетельств и, следовательно, надежного свидетеля. Для чистоты опыта в качестве такового я привлек своего современника, русского писателя и радикального политика Эдуарда Лимонова. Он много лет прожил на Западе вне русской колонии и реалии тамошней жизни испытал на себе в полной мере. Лимонов — не кабинетный, но практикующий в политике исследователь (сегодня он успешно осваивает тюремный опыт в Лефортовском специзоляторе российской ФСБ), поэтому его оценки можно считать достаточно объективными. Как радикал, он умышленно обостряет проблемы, что способствует их уяснению. И там, где я размышляю о Западе, использованы, главным образом, его выкладки. К тому же пропущенная через сознание и сердце писателя жизнь выглядит ярче и образнее, чем в сухих умозаключениях ученого-аналитика.

Полагаю, сопоставление моих оценок Китая и оценок Лимоновым Запада окажется тем интереснее, что они основаны на личной зарубежной практике не только равной продолжительности — 17 лет, но и одного периода истории — с 70-х годов до конца XX века.

Там, где жизненная и хозяйственная практика требует обоснования со стороны «высокой теории», я пытаюсь опираться на свежий взгляд еще одного человека моего поколения, военного экономиста полковника Андрея Паршева. Кое-что сохранились в моей памяти и из толстенного военно-географического описания Дальневосточного театра военных действий, изданного советским Генеральным штабом в конце 70-х годов.

И еще один аспект требует оговорок, а именно: искренне писать о разведке — значит, так или иначе затрагивать военные и государственные тайны. Писать о бизнесе, особенно на этапе криминально-номенклатурного капитализма в России, — значит, затрагивать тайну коммерческую. Подводить под все это свою оригинальную научную базу — значит, затрагивать авторитет официальной науки. И то, и другое, и третье для читателя, несомненно, интересно и полезно с точки зрения познания сфер, о которых не принято распространяться. Но для автора чревато неудовольствием со стороны разного калибра обладателей власти и денег. Выход — осторожная игра, которую желательно провести и остро, и свежо, может быть, на грани фола, но без нарушений писаных и неписаных правил.

Мою судьбу предопределил инициированный китайцами советско-китайский пограничный конфликт из-за острова Даманский (Чжэньбаодао) на реке Уссури в марте 1969 года. Я, родившийся в 1952 году в русской семье рабочих, тогда как раз оканчивал среднюю школу в Москве и, поскольку еще в юности испытывал тягу к финансово-хозяйственной деятельности, то после спецшколы с усиленным изучением английского языка поступать собирался на валютное отделение в Московский финансовый институт. Однако в мою английскую специальную школу перед выпуском пришел вербовщик из Военного института иностранных языков. Нарисовал нам златые горы карьеры военного переводчика, и я решил, сначала для опыта, попробовать процедуру поступления в военный институт. Экзамены в ВИИЯ шли на месяц раньше, чем в финансовом институте, и я успевал сделать основной заход. Но получилось так, что вступительные экзамены в ВИИЯ я сдал успешно, и мой приход в предпринимательство поэтому отодвинулся на «25 лет безупречной службы».

Случившийся же весной 1969 года пограничный конфликт и относительный успех китайцев в этом конфликте обозначили тогда истинный потенциал китайской угрозы. Надо сказать, что боевые действия на Уссури против нашей мотострелковой дивизии постоянной готовности, вооруженной реактивными артиллерийскими системами залпового огня и танками, вела китайская сельскохозяйственная дивизия иррегулярных войск без какой-либо тяжелой техники. Китайцы силой были отброшены. Но советский танк Т-62, который они утащили с острова Даманский, был помещен в военном музее в Пекине как символ обретенного китайцами в бою с сильным противником чувства национального достоинства. Кроме того, потом, в обстановке застоя, остров Даманский все-таки перешел к китайцам: сначала де-факто, еще в советский период, а потом и де-юре, по договору о демаркации границы, которую начали при Горбачеве и закончили при Ельцине. Гордый лозунг империи «своей земли не отдадим ни пяди» тихо свернули в угоду соображениям политической целесообразности российских реформ.

Тогда, после крови на Даманском, у наших военных проснулось уважение к Китаю — уже не другу и брату по социалистическому лагерю, но противнику. Китайская угроза была осознана и сформировала потребность Министерства обороны СССР в кадрах, знающих китайский язык. В результате курс слушателей-китаистов в ВИИЯ в 1969 году был увеличен с 10 до 30 человек, и я после английской спецшколы нежданно-негаданно попал в их число.

Тогда же, в 1969 году, произошла и моя первая встреча с китайским государством. Еще учеником школы в разгар конфликта я участвовал в хорошо организованной демонстрации протеста перед посольством КНР в Москве. Устроители этой акции заблаговременно высыпали на улице Дружбы, где размещено посольство КНР, кучи щебня, и молодые ребята с большим вдохновением от разрешенного безобразия и удовольствием от чувства исполняемого при этом гражданского долга били камнями посольские стекла. Особый восторг протестующих вызывало метание флаконов с чернилами. Если кому-то удавалось украсить китайское посольство чернильным пятном, добросив и разбив флакон о стену (а главное здание, хотя и не огороженное тогда забором, стоит метрах в тридцати от улицы) то толпа награждала молодца гулом одобрения. Такими по сути своей хулиганскими действиями простых ребят заявлялось китайским властям отрадное для масс простых советских людей чувство гордости и единства со своей державой.

Вот так в 17 лет на гребне антикитайской волны меня вынесло на долгий путь профессионального китаиста. Откровенное противостояние заставляет взаимно уважать друг друга. А уважение снимает озлобленность. В конечном счете профессиональное отстаивание русских интересов в Китае сделало меня другом китайского народа.