Андрей Девятов - Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке

; У истоков русской государственности стояли варяги-скандинавы. И потом, во все времена, правящая знать в России была во многом не русской. В XVII веке после монголо-татарского ига и польско-литовского нашествия, русская аристократия насчитывала 156 семейств татарского происхождения, 168 семейств Рюриковичей (30 %) и 223 семейства польско-литовского происхождения. После широкого онемечивания верхов во времена империи, процент русских родов в российской аристократии стал еще меньше (в Европе русские и немцы — это две самые многочисленные, сильные и биологически здоровые нации, которые по национальным характерам могут дополнять друг друга). При царях соблюдалась "черта оседлости", и евреям путь в аристократию был закрыт. После 1917 года это препятствие было устранено, и в российскую правящую элиту мощно вошли колена Израилевы.

В 1917 и 1991 годах в условиях скачков в развитии техники (соответственно, промышленной и информационной) сковывавшая рывок технического прогресса аристократическая конструкция власти в России разрушалась до основания (полного краха прежней идеологии, смены идеалов) и носила характер революции. В 1917 году — Великой социалистической революции (открывала надежду на проявление способностей и лучшую справедливую жизнь для всех), а в 1991 году — либеральной контрреволюции (только для 10 % активных).

Сталин, поверх формально выборной и легитимной советской власти, создал аристократическую партийно-номенклатурную систему и страхом держал и ее, и народ в состоянии бодрости и свежести в борьбе за идеал. После его смерти партократия ("каста проклятая") потеряла революционность и в своем сословном сознании отделила насущные потребности своего благоденствия от далеких целей благополучия всего народа. Возник конфликт между сознанием правящего сословия и официальной идеологией государства.

Коммунистическая идеология, накладывая моральные ограничения на аппетиты верхов, напоминая об их обязанностях перед народом, раздражала номенклатуру, на словах продолжавшую проповедовать идеалы для всех, но на деле погрязшую в своих потребностях и бесцеремонном карьеризме. В народе же на третьем поколении после Великой революции накопилось отчаяние исторического ожидания коммунистической справедливости, понимаемой, прежде всего, как равенство.

Пример достигнутого благополучия богатого Запада со свободой частной инициативы на фоне ущербного монополизмом и весьма скромного достатком советского хозяйства, где критериев успешности не существовало и, что бы ни делали, все изображалось превосходным, давил и на знать, и на советский народ неким комплексом неполноценности собственной системы. На явную полноценность общества в науке и технике (космической, ядерной, авиационной, атомной подводной), электроэнергетике, спорте, культуре закрыли глаза. "Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей", — пел А. Галич, но бревном-то в глазу стояла отсталость в гражданских технологиях и дефицит хорошего ширпотреба.

Первопричина неодинаковости результатов хозяйствования лежала и лежит не в различиях политических систем, а в очевидных различиях условий среды обитания, жизненного пространства (холода и расстояния). Грубая зависть к комфортным условиям Запада, желание жить "как у них там", не оправдана природой. Однако партийное дворянство в третьем поколении (за "дедушкой" Лениным шел "отец всех времен и народов" товарищ Сталин, а за ним, следовательно, внуки) уже прогнило в привилегиях и догмах, унаследованных от героического прошлого. Было неспособно к подвигу за идеал, к тоталитарному целеполаганию реформ внутрь, на себя. Партократия стала искать выход не в опасном для ее власти снятии преград инициативе "активных" внутри своего общества, а в контролируемой ею же либеральной перестройке с целеполаганием вовне: общечеловеческих ценностях, свободе торговли, открытом обществе, правах человека. Когда же подогреваемая Западом перестройка стала выходить из под контроля партноменклатуры и приобрела характер либеральной революции, она вконец подавила волю партийных князей к удержанию власти. Прогнившая партократия раскололась. Часть перегруппировалась в новые демструктуры власти и "конвертировала власть в собственность". Наиболее активная комсомольская часть номенклатуры "оседлала" приватизацию государственной собственности. А "святые праведники" и "мечтатели" снова ушли в оппозицию.

I Несоответствие между самооценкой достоинства "капитала знаний", с одной стороны, и незначительностью получаемых денег и места во власти, с другой, сделали советскую интеллигенцию основной движущей силой либеральной контрреволюции. Яростный бунт советской интеллигенции (в терминологии Э. Лимонова: "новой буржуазии знаний") против номенклатурной системы был в лучших русских традициях "бессмысленным и беспощадным". В отместку за очень большую и долгую власть номенклатуры славные коммунистические идеалы в обществе были разбиты, "оковы" приоритета национальных и общественных интересов пали, а к личным деньгам и власти с одними только знаниями интеллигенция в массе своей при наступившем разорении хозяйства в России пробиться не смогла. Лишь кучка профессоров и заведующих лабораториями заняли верхушку новой власти. А "просто" хорошие мозги, "капитал знаний", потекли из России туда же, куда стратегические запасы и обычный капитал: на Запад.

Разочаровавшийся народ отвернулся от дискредитированного знатью коммунистического идеала справедливости для всех и поддался на соблазн фальшивых перспектив обогащения для себя в "открытом обществе". Россия держится не на законе, она держится на вере. Вере народа в идеал и государственную власть, эмоциональном контакте доверия к власти по любви ("умом Россию не понять, в Россию можно только верить", — гениально подметил Ф. И.Тютчев). Если совсем коротко, то вера — это желание и ожидание чуда. Быстрое построение коммунистического чуда, где "каждому по потребностям", не состоялось^ В начале 90-х годов либеральная пропаганда навязала народу представление о жизни на Западе, как об уже воплощенном коммунизме. Просто слово "коммунизм" заменили на "цивилизованный мир" с тем же содержанием: "от каждого по способности (ленивому напрягаться не надо), каждому по потребности (наслаждайся, двигай телом, в супермаркете для тебя все уже приготовлено)".

Социализм как реальная самодостаточная система небогатого удовлетворения потребностей всего общества в России рухнул. Суровые же климатические условия российского жизненного пространства, делающие невозможной одинаковую с Западом по затратам эффективность производства, остались.