Эдуард Шатов - Божия коровка

Меня давно занимает судебный процесс над Екатериной Арагонской, когда в угоду ее мужу Генриху Восьмому их брак хотели признать недействительным. Она вела себя безупречно. Объяснила всем, кем она является. Дочерью Изабеллы и Фердинанда, испанской принцессой, женой английского короля и королевой Англии. И что она не может сказать про себя неправду.

Гордыне можно противопоставить только кропотливый труд осознания себя в мире.

О.: Давай обратимся к рассказанной мной истории. Можно ли было все решить иначе? Когда тебе изменяют, это действительно серьезно. Это предательство. Это настоящее унижение.

Э.: Унижение всегда настоящее, даже если мы его сами себе придумали.

Ты утверждаешь, что современные люди всегда хотят быть безупречными. Проблема кроется именно здесь. Нереально никогда не совершать ошибок. Наверняка их совершала героиня твоей истории Мария. Возможно, некоторые из ошибок были более тяжелыми, чем проступок ее мужа. Может даже разрушили чью-то жизнь.

О.: Ты готов простить все?

Э.: Да. Но это не значит, что мое поведение не изменится, как если бы ничего не происходило.

О.: И как нужно было изменить свое поведение Марии, если бы она простила своего мужа? Допустим, он пообещал так больше не делать. Что дальше? Надевать на него железные трусы и строгий поводок?

Э.: Просто усилить внимание, если муж для нее важен. Понять, была ли это случайность или нет. Поговорить, объясниться.

О.: И как ей взять ситуацию под контроль?

Э.: Во-первых, взять ситуацию под контроль должен тот, кто заперся в кабинете с секретаршей. И если это ему не удастся, наверное, стоит подумать о расставании.

О.: Ты можешь себе представить, что у человека могут быть принципы. Иметь принципы — это тоже гордыня?

Э.: Твоя героиня говорит: «Все знают. Все будут говорить. Я не могу себе этого позволить». Гордыня очень связана с мнением других. Она любила своего мужа, он был ей важен, но важнее оказалось мнение посторонних людей.

Между тем, она должна была про себя понять, что для нее допустимо, а что нет.

О.: Ха. А ты можешь привести пример, в котором бы ярко проявлялась моя гордыня?

Э.: Перед тем как мы начали писать эту главу, мы разговаривали о поведении твоей дочери. Я сказал, что она очень избалованна. И тогда ты сделала жест, который гордый человек делает всегда интуитивно. Сначала возвела глаза потолку, а потом опустила лицо вниз. Ты закрылась, потому что тебе было невыносимо это слушать. Если бы ты осознала ситуацию, ты бы этого жеста не сделала. Ты любишь свою дочь безумно, ты ей многое позволяла, она избаловалась до крайности, нужно срочно что-то с этим делать, но ты не знаешь что.

Смирение — это просто быть самим собой.

О.: Даже если ты плохой?

Э.: По идее, да. С этого начинается стремление к благу.

О.: Гордость — это хорошо?

Э.: Хорошо. Гордость — осознание и защита своего достоинства. Гордость и смирение весьма созвучны и предполагают благородство. Родство с благом.

О.: Я не люблю никого обременять. Это гордость?

Э.: Ты меня прости, но это тоже гордыня. Решать все самому, соответствовать идеалу, не показывать слабости.

О.: Может быть, я не хочу обременять, потому что боюсь разочароваться. Немногие хотят носить чужое бремя.

Э.: Немногие, но они есть.

О.: У тебя есть?

Э.: Есть. Те, кому я могу доверять, и мне все равно, в каком виде я перед ними предстану. Например, мой духовник.

О.: Человек остается человеком. Представляю, как бы ты порадовался, если бы я «обременяла» тебя своими проблемами каждые пять минут. Звонила ночью, открывала от дел.

Э.: Оль, ну если тебе надо, и это не твоя блажь…

О.: Мы недалеко ушли от темы?

Э.: Недалеко. Гордыня считает себя центром мира. Кстати, горделивый образ мыслей стал очень популярен в культуре именно в двадцатом веке. Может быть, поэтому мы потерпели такие катастрофы, как две мировые войны, нацизм, коммунизм. Горделивый человек, если говорить языком Ницше, находится по ту сторону добра и зла. В двадцатом веке культовыми героями стали супермены, наделенные удивительными способностями.

Как утверждал один мудрый человек, вопрос гордыни это всегда «что делать?», тогда как вопрос нормального человека — «каким быть?». Не суть действий, а образ действий.

К моей радости, это все заканчивается.

О.: Почему ты так думаешь?

Э.: Потому что Бэтмена в последнем фильме похоронили.

О.: Не стоит делать из этого глобальные выводы.

Э.: На самом деле сейчас остро стоит вопрос не как быть сверхчеловеком, а как быть человеком.

О.: А тебе никогда не хотелось иметь способности, которых нет ни у кого? Например, летать.

Э.: И что это для меня меняет?

О.: Все.

Э.: Не думаю. Возможно, мне даны способности получше. Стоит разобраться.

О.: В чем еще может выражаться гордыня?

Э.: В высокомерии. В том, что кто-то себя считает выше остальных.

О.: Люди не равны, значит повод для гордыни будет всегда.

Э.: Не для гордыни, а для взаимной гордости, что у нас всех разные таланты и мы все призваны жить в общении. Ты можешь возгордиться, что ты великая телевизионная ведущая, но если другие возгордившиеся не захотят тебе печь хлеб, лечить, шить одежду, учить твоего ребенка, тебе придется нелегко.

О.: Нелегко гордыню в себе выловить. Если ты совершил прелюбодеяние или кражу, ты знаешь, что ты это сделал. Это невозможно трактовать неоднозначно. Гордыня обычно весьма органична и вынуть ее можно только с печенью.

Э.: Критерии просты. Когда ты совершаешь действия под взглядом других, ради их одобрения — и вместе с тем смотришь на них пренебрежительно.

Есть одно негативное чувство, которое может свить гнездо даже там, где место только любви и самопожертвованию. Это зависть.

Екатерина выросла в неполной семье, была дружна с мамой, в восемнадцать лет оказалась вдруг очень красивой девушкой со множеством поклонников. Каждого мама встречала в штыки и находила множество изъянов. И вот однажды на горизонте появился по-настоящему идеальный кавалер — красивый, умный молодой дипломат, ожидающий скорой командировки в Испанию. Он явно был влюблен, он нравился Кате, но мама находила все новые предлоги для сарказма. Пока наконец не произнесла неожиданно:

— И что они все в тебе находят?

И тут Кате все стало ясно — мама завидует. Банально завидует успехам дочери у мужчин — и вовсе не светлой белой завистью «были когда-то и мы рысаками», а тяжелой завистью соперницы.

Катя удивилась, пожала плечами, вышла замуж и уехала в Испанию. В отпуск привезла много подарков, но мама на них не смотрела, а смотрела на кольцо с бриллиантом на руке Кати:

— Он подарил?

— Да.

— А мне никто вот не подарил…