Никита Кузнецов - Под флагом России

Общий вид чукчей был крайне неважный и болезненный, — особенно заметны глазные болезни. Среди них оказался один говорящий по-английски, и мы с ним вступили в разговор. Чукча начал жаловаться на болезни, которые свирепствовали недавно среди них и унесли многих из них в могилу; говорил про бедность и про голод, доведший их до полного истощения; сообщил, что они лишились всех своих оленей; все эти жалобы он закончил просьбой сообщить о них Белому Царю. И было так трогательно, и вместе с тем странно видеть, как чукчи, несмотря на полное отсутствие забот со стороны правительства о них, все-таки помнят и знают, что они принадлежат России, и хранят о ней память, когда их окружают одни лишь американцы и когда даже они умеют говорить не по-русски, а по-английски! Чукчи сразу у нас на корабле нашли полное гостеприимство: их накормили, напоили, дали сахару, до которого они оказались большие лакомки, — и сытые, довольные чукчи тут же на палубе и уснули. Когда они выспались, мы вместе с ними отправились на берег, чтобы посмотреть их селение. Юрты их были расположены на песчаной косе и занимали совершенно маленькую площадь. Количество юрт было не более десяти, а самих чукчей, живущих в них, не свыше человек сорока. Все селение носило на себе следы дикости, убожества и нищеты.

Мы подробно осмотрели его и даже сфотографировали самым добросовестным манером. Интересно устройство самих жилищ чукчей. Их юрты строятся так: выравнивается место и обносится камнями, в землю втыкаются, за неимением леса, китовые кости, которые покрываются оленьими или моржовыми шкурами, крепко связанными ремнями. Для того, чтобы их не сорвало ветром, по бокам на ремнях подвешиваются тяжелые камни, крепко натягивающие шкуры. Таким образом, получается круглый шатер, служащий жилищем для этих нетребовательных дикарей. Внутренность юрты разделяется на два отделения: первое — общее и заднее — спальню. В переднем отделении хранится имущество чукчей: шкуры, нерпичье мясо (нерпа — род тюленя) и др.; тут же помещается очаг, где чукчи готовят себе пищу; заднее помещение юрты отведено под «полог», служащий спальней; полог, прикрепленный к особым вертикальным кольям, или к жердям, служащим подпорками, сшит из выделанных оленьих шкур, шерстью внутрь, и образует как бы большой продолговатый кожаный ящик. При высоте в два аршина полог имеет до 4 аршин длины и до 2 ширины. Его полы лишены всяких отверстий и подоткнуты под лежащие на земле толстым слоем оленьи шкуры. Для входа в эту спальню в одном месте полог немного поднимается, так что приходится вползать туда на четвереньках. Спальня освещается и согревается тюленьим жиром, который наливается в чашку и горит, распространяя ужасный чад и копоть; эта самодельная лампа так нагревает тесное помещение, что даже в самую холодную погоду приходится в нем совершенно раздеваться. Сами чукчи сидят в юрте обыкновенно совершенно голые... Мы пробовали войти в юрту, но более минуты оставаться там не было никакой возможности: атмосфера была настолько тяжела, что мы буквально задыхались от того зловония, какое там было; это зловоние было и снаружи, оно окружало чукчу, но все-таки его нельзя было сравнить с тем, что мы почувствовали внутри, зайдя в спальню!..

Пробыв в селении часа два, мы накупили у чукчей разных амулетов из моржовой кости и отправились на корабль. Торговля шла у нас меновая, причем все вещи мы получали в обмен на кирпичный чай и сахар, который мы, зная про обычай чукчей, предусмотрительно захватили в Петропавловске. Как мы убедились, меновая торговля с чукчами отличается особой своеобразностью, и чукче всегда нужно дать при мене ту вещь, на которую он зарится, иначе он не согласится на мену. Не имея ни малейшего представления о ценности предмета как своего, так и понравившегося ему чужого, он нередко просит вещь, стоящую либо дешевле его товара, либо гораздо дороже. Увещания и объяснения никогда не помогают и, говорят, торговцы нередко уступают товар в убыток, чтобы в другой раз с лихвою вознаградить себя в этой потере.

Во время нашей стоянки в бухте Провидения чукчи бывали у нас каждый день, и с командой у них завязались самые лучшие отношения. Один молодой чукча до того обжился на корабле, что его переодели в старое матросское платье и даже привлекли к участию в судовых работах. Один разбитной матросик поставил его на брандспойт и велел качать воду. Чукча покорился воле начальника, и нужно было смотреть, сколько потехи и веселья вызвала работа чукчи среди команды!

Матросы, как известно, лучшие лингвисты в мире, и поэтому они уже в первый день знакомства с чукчами разговаривали с ними на каком-то странном языке. Самый чукотский язык оказался трудным и неблагозвучным. Мы пробовали изучить его, но из этого ничего не вышло. Наш доктор хотел было просто разрешить этот вопрос: по его мнению, нужно только чаще говорить «ггы» с самым диким произношением и к нему прибавлять еще несколько слов по собственному усмотрению. Его смелая теория имела лишь успех в кают-компании за обедом, когда он, глядя на графин водки, стоявший на противоположном конце стола, свирепо говорил «ггы» на своем чукотском воляпюке, — но у чукчей его разговор был совершенно непонятен и там он, к своей досаде, должен был разговаривать не по-чукотски, а по-английски, да и то всего лишь с одним чукчей, который когда-то служил на американском китобое и поэтому знал несколько английский язык.

Во время стоянки мы ездили в соседние бухты и занимались изучением Чукотского полуострова. Результатом наших трудов было даже исправление в одном месте карты, которая оказалась составленной совершенно неправильно. Лазя по горам, мы раз наткнулись на чукотское кладбище, и наш доктор забрал оттуда целую коллекцию черепов. Чукчи очень оригинально хоронят своих покойников: на кладбище мы в первый раз наткнулись на несколько трупов, совершенно обнаженных, причем у мужчин мы нашли венчик из камней, выложенный вокруг всего тела, у женщин такой круг был не замкнут и помещался лишь у головы и нижних оконечностей.

В общем природа бухты Провидения была до чрезвычайности унылая и мрачная: ни зелени, ни красивых видов — одни лишь горы, на которых кое-где хранился еще снег, — и мы вскоре не знали, куда деваться от страшной подавляющей тоски. Так мы простояли целую неделю и были чрезвычайно обрадованы, когда командир объявил, что мы переходим на стоянку в другую бухту, Св. Лаврентия.

Расстояние бухты Св. Лаврентия от бухты Провидения было 120 миль, поэтому, снявшись утром, мы пришли вечером в тот же день в бухту Св. Лаврентия, где стали на якорь около острова Литке. Бухта оказалась не так хороша, как Провидения, но глубокая и сравнительно хорошо защищенная горами от ветров. Самые горы немного меньшей высоты, но такого же строения, как и в бухте Провидения: это порфиры и граниты, сверху выветрившиеся и крупной щебенкой покрывавшие скаты гор. Растительности здесь не было также никакой, за исключением маленькой худосочной травки на берегу, которая, очевидно, и привлекла к себе небольшое племя кочевых чукчей, пришедших сюда со стадами оленей. Вид этих чукчей значительно отличался от оседлых чукч в бухте Провидения: они были чище, крупнее и здоровее на вид. Самый «чум» — селение лаврентьевских чукчей — гораздо опрятнее и красивее: он состоял из 6—7 юрт, имеющих вид конуса, между тем как юрта чукчей Провидения имела форму треугольной призмы. Юрта по-прежнему сделана из оленьих шкур, внутри, почти при входе, поставлен очаг из камней, вверху устроен выход для дыма; дальше, за очагом, идет «полог» — постель, отдельный для каждой женщины; самый полог состоит из навешанных оленьих кож, образующих что-то вроде комнаты, внутри которой наложены оленьи шкуры, составляющие самую постель. По сторонам везде развешено оленье и нерпичье мясо... В общем, конечно, вонь и грязь... Снаружи находятся нарты, кругом бродят собаки; для того, чтобы они не ушли далеко, их привязывают к колу, или же к доске, на которую наложено несколько тяжелых камней. Ходят лаврентьевские чукчи в оленьих одеждах таких же, как и в бухте Провидения, только у них в костюме замечается более следов знакомства с американской культурой; так, например, у одного чукчи на голове, в виде вероятно шапки, красовалась лента с бусами, у другого ту же самую роль играл бархатный козырек, прикрепленный на какой-то пестрой ниточке; третий был в изящной фетровой шляпе и прекрасных лайковых перчатках; на носу четвертого грациозно болталось пенсне. Вообще, американцы, ведущие с чукчами при помощи рома и водки меновую торговлю, не стесняются спускать им всякую ненужную дрянь. До чего доходит курьез в этом направлении, нам пришлось наблюдать в другом месте, на мысе Чаплине, где у одного чукчи мы нашли трубу от граммофона, очевидно, своим блестящим видом привлекшую внимание доверчивого дикаря!..