Игорь Дьяков - Лето бородатых пионеров (сборник)

Малое преступное сообщество имеет шансы на успех в среде сколь угодно многочисленного народа лишь в том случае, если последний превращен в аморфную массу лишенных индивидуальности людей. Само по себе «арифметическое большинство» далеко не всегда означает физическую мощь. Но ведь если в таком же народе возникает ядро добра», – у него возникает и шанс к возрождению-выздоровлению. Шанс перейти от растительной жизни «живых овощей» к жизни, достойной человека.

Но достойной человека жизнью может быть лишь та, в которой есть авторитет, стоящий над любым из смертных. Подчеркнем – смертных. Мы обречены ходить по «рабскому кругу» до тех пор, пока в идеалах будут смертные. Живой кумир – вещь опасная для народа.

Исключением служат некоторые из ушедших, например, «святые, в земле российской просиявшие». Но канонизация в православной Церкви – процесс сложнейший, в высшей степени скрупулезный. Неотъемлемые требования – свободная всенародная любовь и поклонение, совершенная безупречность жизни канонизируемого. Лишь в 1988 году были, как известно, канонизированы у нас Ксения Петербургская (прошло порядка ста лет после ее смерти). Игнатий Брянчанинов (примерно, столько же), Максим Грек (500 лет), Дмитрий Донской (почти 600 лет)…

Но мы больше всего восхищаемся не ими, а совсем другой публикой, скажем, нашими писателями-классиками. Да, они лучшие в мире писатели. Но порой кажется, что мы в нашей ограниченности делаем из них неких «литературных генералов», усомниться в «святости» которых – едва ли не уголовно наказуемое деяние. Литераторы великие, лучшие в мире. Но всего лишь литераторы! Но – не первого ряда духовидцы и знатоки души человеческой. Каждый из них отразил свой отрезок пути к абсолюту, свое личное изживание страстей, собственное мучительное страдание в деле высвобождения от вериг интеллигентского сознания. Сознания, может быть и превосходящего наше нынешнее, но все же интеллигентского, светского.

Общество – живой организм. Даже не зная точно, но чуя опасность, оно начинает метаться. Начинает слой за слоем снимать позднейшие пласты, предчувствуя, что под ними, прекрасно, казалось бы, разрисованными, таится то ли чудодейственная фреска, то ли некая надпись расшифровывающая болезнь. Или – как в сказке о Кощее Бессмертном – ищем дерево, потом сундук на нем, потом утку, в ней яйцо, и уж в нем… ищем корень наших бед. Или, что едино, пытаемся высвободить то самое ценное для нас, что помогло бы нам обрести духовную осанку. Грош нам цена, если мы устроим конечные торжества при виде сундука. Или утки. Нам надо найти яйцо, догадаться его разбить, вынуть иглу и сломать ее.

Мы, надо признать, обитаем пока в среде, питательной для самых низменных чувств и ползучих устремлений. Мы – в нижней точке. Ниже – разложение и распад, и гибель. Не только наша, но и всего мира. Нищая, униженная, растерзанная Россия подходит к своим последним, решающим срокам. За развязкой следят все сколько-нибудь мыслящие люди, хотя понимают значение происходящего немногие.

Если трезво взглянуть на вещи, что может радикально изменить нашу жизнь? Революция сверху? Очевидно – уже нет. Пламенные речи и тексты? Нет– все уходит в песок. Рост материального благополучия? Его-то как раз и сдерживают искусственно, но и он сам по себе катарсиса не даст. Религиозная проповедь? Церковь сегодня – град со сданными врагу башнями. Что же? Если трезво, то одно из четырех-пяти:

– экологическая катастрофа;

– иностранная интервенция (фактически начавшаяся, еще не испытанным, «ползучим», способом;

– националистический взрыв (например, мусульмане в Москве);

– голод (до неотовариваемых карточек на хлеб, после окончательного погубления земли);

– эпидемия…

Элементы всего этого уже налицо. Критическая масса «взрывного вещества» может быть богатой по составу. Детонатором может послужить самое мелкое на первый взгляд событие…

Но слой за слоем, слой за слоем отпадает наносное с замурованной «фрески» – истины. Появляется НАЦИОНАЛЬНОСТЬ.

«Я – русский (украинец, татарин)! – поэтому мне дозволено то-то и то-то».

Гремят словеса, сотрясаются трибуны, раскаляются ксероксы. А подспудно – ноет: Не «не то», а недостаточно… Когда же слышится – «сколько там русской крови было у Николая?» – хочется уйти подальше, в глушь, так становится тоскливо. «Анализ крови» – занятие глубоко чуждое и русскому, и татарину как воспитанным в православной и мусульманской традициях, как бы различны они не были. Это сознательно привнесенное. Слой за слоем, слой за слоем… «Мы – Империя!» Идут театрализованные марши, славится память о воинской славе. Но – ноет! Ноет: «Хорошо, правильно, но… недостаточно». Культ государства – тоже культ, ритуальный танец перед идолом. Оно – следствие чего-то большого, чего-то более важного для души отдельного человека и целого народа. Потому часто и проскальзывают мимо сознания самые патриотические, казалось бы, слова и начинания. Спроси иного славящего «силу русского оружия», как быть с 1863 годом в Польше, если он знает лишь о том, о чем «ему положено знать» – что самодержавие железной пятой растоптало национально-освободительное движение в Польше. Как ему славить русское оружие? Он и умолкнет, стушуется.

А между тем, оружие было применено верховной властью лишь после того, как поляками были повешены священники Константин Прокопович, Данила Конопасевич, Роман Рапацкий и многие другие православные люди, – всего их было убито, повешено, отравлено более ДВУХ тысяч человек.

Тогда не было «плюрализма» – что верно, то верно, и убийства наказывались безотлагательно. Убийства, подчеркиваем, по принципу вероисповедному. Что можно понять, если не учитывать этот принцип и эти факты? – что «самодержавие железной пятой…»? Но отступим подальше, к другим, хоть и частным, но крупным фактам. 1237 год. Татары разоряют Рязань. Один из рязанских князей, Олег, был взят в плен и за несогласие отречься от православной веры расчленен. Другой, Федор, замучен еще перед взятием Рязани, а его жена Евпраксия, услышав об этом, бросилась с высоты терема вместе с сыном-младенцем.

1240 год, 15 июля. Новгородский князь Александр разбивает шведов на берегах Невы и тем самым отбирает охоту навязать русским католичество. Если бы благоверный князь Александр Невский, именем которого у нас назван даже один из высших офицерских орденов, узнал о том, как трактуют его победу – «голо-атеистично», он снова попытался бы собрать рать.

1380 год. Победа на поле Куликовом. Великий князь, чудом оставшийся в живых, повелевает совершить воспоминание павших в битве и всех «за веру и отечество убиенных» в Дмитриевскую субботу, перед 26 октября (по старому, естественно, стилю). Без понимания того, что означало благословение, полученное князем в Троицком монастыре, куда он, блистательный и сильный военачальник, смиренно устремился сквозь темный лес, – останется только звон и лязг да какая-то недоношенная, подростковая гордость (сродни гордости после победы над командой соседнего пионерлагеря).