Дэвид Хоффман - Олигархи. Богатство и власть в новой России

Аукцион по “Связьинвесту” был проведен в Москве в пятницу во второй половине дня, когда все шоссе, ведущие за город, были забиты машинами горожан, устремившихся на дачи. С наступлением лета поток новостей сократился. В ближайшие выходные, когда большинство людей телевизор не смотрело, а Гусинский отчаянно пытался отменить результаты аукциона, Березовский открыл огонь из орудия самого большого калибра, используя самый мощный телевизионный канал России — ОРТ. Его доверенным лицом стал Сергей Доренко, красивый ведущий с точеными чертами лица, чрезвычайно серьезным, даже мрачным видом, глубоким, проникновенным голосом и инстинктом убийцы в том, что касалось нагнетания страстей. Он познакомился с Березовским в 1994 году, когда тот только что пережил покушение со взрывом автомобиля, и со временем стал самым эффективным оружием Березовского на телевидении. В своих передачах Доренко не прибегал к тонкому анализу или туманным намекам между строк. Возможно, именно дерзкая, самоуверенная манера Доренко производила впечатление на зрителей, не знавших подробностей того, о чем он говорил, а таких людей были десятки миллионов. Злобные нападки Доренко звучали не в обычных программах новостей, а в специальной “аналитической” передаче, которая выходила в лучшее эфирное время и называлась Программой Сергея Доренко. Вел ее он сам. Элита презирала Доренко: Как дешево! Как грубо! Как самоуверенно! Киселев, которым тоже восхищались не все, был тем не менее любимцем элиты, а Доренко владел умами масс.

В субботу, 26 июля, на следующий день после аукциона по “Связьинвесту”, в истории российского капитализма произошел очередной поворот. До этого дня олигархи и реформаторы были союзниками, вместе противодействуя Геннадию Зюганову или “партии войны”. Но когда в тот летний субботний вечер телевизионная передача Доренко вышла в эфир, клуб магнатов и реформаторов начал разваливаться. Олигархи и реформаторы стали бороться друг с другом, и это противоборство получило название “война банкиров”. Развал клуба практически парализовал российскую политическую и экономическую элиту.

Итак, Березовский доверил провести первый залп Доренко. Его мишенью стал Потанин. В конце своей субботней программы Доренко обвинил Потанина в том, что он использовал при проведении аукциона по “Связьинвесту” сомнительные подставные компании, а “прибыль будет выкачивать в офшорную зону”. Инвесторы, участвовавшие в сделке Потанина, продолжал Доренко, были “настоящими спекулянтами” в негативном, советском смысле этого слова, мелкими дельцами черного рынка, “людьми с дурной, сомнительной или запятнанной репутацией”, которые “ни единой минуты своей жизни не занимались проблемами связи”. Он обрушился на Йордана и Сороса, назвав филантропа “одним из самых известных спекулянтов на планете”, и заявил, что их покровитель, Кох, “пишет правила проведения аукционов для своих друзей”. Доренко упомянул в своей передаче и Немцова, сказав, что он был “активным, как таракан на стене”. Через два дня, в передаче на принадлежащей Гусинскому радиостанции “Эхо Москвы”, Доренко подробнее остановился на этой метафоре. “Вы когда-нибудь видели, — говорил он, — как таракан, которого обрызгали специальным раствором, начинает бегать как сумасшедший?” Затем Доренко спросили, существовал ли заговор между правительством и Потаниным. “Я не говорил про заговор, но такое впечатление складывается”, — ответил он {473} .

Доренко зажег спичку, и вскоре в средствах массовой информации разгорелся большой пожар, как и обещали Гусинский с Березовским. В понедельник, 28 июля, в первый день после аукциона, когда вышли газеты, газета Гусинского “Сегодня” вынесла свой приговор в заголовке “Деньги пахли”. В статье говорилось, что Потанин и Кох стали слишком близкими друзьями и что деньги Потанина имеют сомнительное происхождение. Молодые реформаторы немедленно заняли оборону, а рассерженный Немцов обрушил на проигравших олигархов, Гусинский и Березовского, свои излюбленные лозунги. “Им не нужны честные правила и демократический капитализм, — говорил он. — Им нужен бандитский капитализм!” Немцов ни разу не объяснил, что он подразумевает под “бандитским капитализмом”, и газета “Сегодня” задала сам собой напрашивавшийся вопрос: “Кто был отцом всего этого? Может быть, Чубайс или Ельцин?” “Теперь выясняется, — невозмутимо продолжала газета, — что гарант российской демократии в течение длительного времени руководил усилиями, направленными на построение “гангстерского капитализма” {474} . Возникал вопрос: если Россия стала гангстерским государством, не ее ли лидеры должны нести ответственность?

13 августа Кох, руководивший приватизацией, подал в отставку, заявив, что хочет уйти в частный бизнес. Первая реакция Кремля была сердечной, Ельцин поблагодарил Коха за его работу. До этого момента Гусинский не делал никаких публичных заявлений, поскольку пытался заставить Чубайса аннулировать сделку. Но к середине августа стало очевидно, что Чубайс не уступит. Тогда Гусинский перешел в наступление. 14 августа в интервью радиостанции “Эхо Москвы” Гусинский сказал о предложении Потанина, которое принесло ему победу: “Есть деньги и деньги. Я считаю, что деньги пахнут”. Он вспомнил беседу с Чубайсом о новых правилах игры. “Честные правила игры, — добавил он, — предполагают, что продавец и покупатель не должны вступать в сговор”. Гусинский намекнул, что правительство вступило в сговор с Потаниным, но был осторожен. (На самом деле Гусинский рассчитывал, что правительство вступит в сговор с ним, но проиграл.) На следующий день неожиданно вмешался Ельцин, заметив, что и на аукционе по “Связьинвесту”, и на аукционе по “Норильскому никелю” победил Потанин [47]. “Весь этот скандал, — сказал Ельцин, — связан с тем, что некоторые банки, очевидно, больше по душе Альфреду Коху, чем другие”.

Теперь роль Коха подверглась более внимательному изучению. Обнаружилось, что в своей декларации о доходах, на которую раньше никто не обратил внимания, Кох указал аванс в размере ста тысяч долларов за книгу о приватизации, которую он собирался написать. Александр Минкин, выступавший с критикой коррупции и близко знакомый с Гусинским еще с театральных времен, опубликовал статью в “Новой газете”, в которой задался вопросом, почему Кох получил такой большой аванс от крошечной, по его словам, компании “Сервина трейдинг” из Женевы. Минкин, попросивший одного из швейцарских журналистов навести справки, сообщил, что компания занимает одну маленькую комнатку, а весь ее штат состоит из двух или трех сотрудников. Он привел слова одного из сотрудников компании “Сервина”, сказавшего, что они еще не видели рукописи. “Сервина” заплатила Коху сто тысяч долларов только за надежду, — писал Минкин. — Очевидно, что крошечная компания не может делать такие широкие жесты. Заплатила не “Сервина”. Заплатил кто-то другой при ее посредничестве. Ясно также, что Кох продал не книгу, а что-то другое”.