Дэвид Хоффман - Олигархи. Богатство и власть в новой России

Если бы в начале 1998 года можно было пролететь над Россией и описать ее экономику в терминах топографии, внизу открылись бы резко отличающиеся друг от друга миры. На территории, равной по площади Соединенным Штатам и Канаде, вместе взятым, российская экономика была разделена на несколько владений. Сельские районы оставались отсталыми и разобщенными. В провинциальных городах России царили хаос и неуверенность. Промышленность работала неэффективно; гигантские заводы в огромных количествах производили сталь и автомобили, но постоянно несли убытки. Рабочие, предприятия и правительство запутались в сетях бартера. Наличные деньги почти полностью исчезли из экономики. У крупных компаний доля бартера составляла 73 процента, и только 8 процентов налогов они платили наличными деньгами. Бартерные сделки крайне отрицательно сказывались на повседневной жизни, и это заставило двух американских ученых сделать вывод, что российская экономика становится “виртуальной”, а такие важные параметры, как цены, заработная плата и прибыль, не отражают действительного состояния дел {515} .

Наконец, пролетая над Москвой, можно было увидеть иной мир. До августа 1998 года город переживал бум. Москва была переполнена банками и биржами, магнатами и биржевыми маклерами, предметами роскоши и атрибутами власти. В Москве существовала собственная виртуальная экономика, наводненная легкими деньгами. В ней заправляли олигархи и их политические покровители. Их конфликты и прихоти находили отражение в московских средствах массовой информации, многими из которых они владели. Именно здесь, в бурно развивавшейся Москве, развернулся кризис 1998 года.

Проблемы начались с хронического беспорядка в российском правительстве. Государственный бюджет походил на черную дыру. Проще говоря, Россия изо дня в день тратила больше денег, чем имела. Лоббирование интересов сельского хозяйства, военно-промышленного комплекса, банков и огромных заводов советской эпохи приводило к выделению им огромных субсидий, при полной поддержке со стороны парламента, в котором доминировали коммунисты. В то же время ситуация со сбором налогов была катастрофической.

Уклонение от налогов стало распространенным явлением, потому что налоги были слишком велики, а уголовный кодекс не претерпел никаких изменений. Однако экономист Эл Брич указал на дополнительный фактор. Когда в экономике преобладали бартерные сделки и один завод обменивал произведенные им холодильники на снабжение электроэнергией в течение двух месяцев, а другой — металлические трубы на грузовик носков, было чрезвычайно трудно собрать налоги наличными деньгами. Брич подсчитал, что в 1997 году всего 60 процентов налоговых поступлений составляли наличные деньги и получить больше в условиях бартерной экономики было не легче, чем “выжать воду из камня”. В такой ситуации невозможно было собрать достаточно налогов, чтобы ликвидировать дефицит бюджета, сказал он; оставалось только еще больше сокращать расходы, но российские политики отказывались делать это. Кириенко пытался, но было уже слишком поздно {516} . Когда у правительства кончались деньги, оно просто прекращало выплачивать их населению. Россия жила не по средствам.

В тяжелые 1993 и 1994 годы дефицит покрывался просто за счет печатания большего количества новых денег, в результате нарастала гиперинфляция. Чубайс покончил с этим в 1995 году. Еще один способ покрыть дефицит состоял в получении кредитов Международного валютного фонда, пообещавшего предоставить кредит в размере ю миллиардов долларов сроком на три года, начиная с 1996 года и до переизбрания Ельцина {517} . В1993 году Россия нашла еще один способ финансирования дефицита без инфляции — она стала заимствовать деньги на рынках капитала. Внутри страны заимствование производилось с помощью высокодоходных государственных краткосрочных облигаций, известных как ГКО. ГКО стали символом безумия, творившегося во время бума на рынке акций и облигаций. Нарицательная стоимость обязательств была указана в рублях, а срок погашения составлял обычно три месяца или шесть месяцев. В мае 1993 года, когда их выпустили впервые, рынок был невелик. В конце 1994 года в обращении находились ГКО на сумму всего 3 миллиарда долларов. Но в конце 1996 года, года выборов, их общая стоимость увеличилась до 42,7 миллиарда долларов. В 1997 году, ставшем годом “молодых реформаторов”, невыплаченный долг по ГКО достиг 64,7 миллиарда долларов, а в середине 1998 года — 70 миллиардов долларов. В условиях повышения рисков в России, особенно накануне выборов 1996 года, доходность ГКО резко увеличилась, и это означало, что правительство должно было платить еще больше, чтобы занимать еще больше. Но высокая доходность имела свои преимущества: облигации были замечательным источником легких денег для российских банков и всех, кто мог приобрести их. ГКО отвлекали капитал, который должен был бы идти на производительные инвестиции. Виктор Хуако, работавший в компании “Орион Кэпитал Эдвайзорз Лтд.” в Москве, говорил мне, что российская компания, имевшая 200 миллионов долларов, очевидно, предпочла бы вложить их в ГКО, а не в новое оборудование. “Я могу вложить капитал в новое оборудование и через десять лет получить доход в размере 20 процентов годовых, — сказал он. — Или вложить капитал в ГКО и через полгода получить 100 процентов”. Выбор был в очередной раз в пользу легких денег.

Первоначально задуманные как средство получения государством заемных средств, ГКО превратились в ценные бумаги. Облигации приобрели новый смысл, стали частью нежизнеспособной схемы, построенной по принципу пирамиды, отчаянно нуждавшейся в новых инвесторах, чтобы расплатиться со старыми. Она мало чем отличалась от аферы с МММ. В 1994 году три четверти доходов от ГКО поступали в Министерство финансов и шли на покрытие дефицита, но к 1997 году 91 процент доходов использовался для погашения ранее выпущенных ГКО и только 9 процентов шли в бюджет {518} .

В 1996 году, после переизбрания Ельцина, для России открылись мировые рынки капитала. Как и Ходорковский, федеральное правительство России пристрастилось к западным займам. Для городов и областей соблазн также оказался непреодолимым {519} . Получив “зеленую улицу” от рейтинговых агентств “Стандард энд Пурз”, “Фитч инвесторз сервиз” и “Мудиз инвесторз сервис”, представители российского правительства вскоре начали разъезжать по свету, рекламируя еврооблигации, предназначенные для продажи иностранцам. Цена облигаций была указана в твердой валюте: долларах, немецких марках или итальянских лирах. Доходы от еврооблигаций поступали в российский бюджет, маскируя язвы и хаос дефицита в сфере внутренней экономики. В 1997 и 1998 годах Россия выпустила еврооблигации на общую сумму 14,9 миллиарда долларов {520} . Углубляющийся дефицит бюджета и займы с целью покрыть его, как внутренние, так и внешние, породили первого опасного дракона 1998 года — долг.