Дэвид Хоффман - Олигархи. Богатство и власть в новой России

Тогда, в колхозе, три друга всю ночь спорили о том, приведет ли выполнение Постановления № 695 к каким-либо результатам.

Ярмагаев был уверен, что все это обречено на провал. Раньше он работал на заводе. По его мнению, совершенствование промышленного производства при социализме было полной чепухой. “Все это вранье. Социалистической экономики не существует. Все воруют. Все расхищается”. Когда Чубайс доказывал, что в социалистической экономике различные группы имеют свои “интересы”, Ярмагаев возражал: “Возьмем директора завода. У него один интерес. Его интерес в том, чтобы положить больше денег в свой карман”.

Чубайс уверенно и горячо защищал Постановление № 695. Когда-то он мечтал стать директором крупного завода и лично работал над проблемами оценки социалистической промышленности. Глазков рассказывал, что Чубайс был очень упорным спорщиком. Чубайс рассматривал доводы оппонента не целиком, а разбирал их на составные части. “Послушайте, — говорил он, по словам Глазкова, — если мы сделаем так, так и так, почему у нас ничего не получится?”

Когда я спросил Чубайса о том споре спустя более чем двадцать лет, оказалось, что он его хорошо помнит {64} 64 4. Интервью, взятое автором у Анатолия Чубайса 13 мая 2000 г. . “Я был сторонником постановления”, — сказал он. Чубайс считал, что Ярмагаев критикует его излишне эмоционально. В отличие от Ярмагаева Чубайс знал содержание огромного документа, ценил его сложность и глубину, профессиональные усилия, вложенные в его написание. Он начал сердиться. “Как он может говорить, что все это бесполезно и бесцельно?” — думал он, слушая тирады Ярмагаева.

Глазков повернулся к Чубайсу. Ему было трудно сформулировать то, что он хотел сказать. Он знал, что не сможет одолеть дотошного Чубайса с помощью научных аргументов, да их у него и не было. “У меня было инстинктивное чувство, что это невозможно”, — вспоминал он. Он сказал Чубайсу, что постановление Брежнева похоже на сложный вечный двигатель. Они могут спорить всю ночь о различных деталях: маховиках, зубчатых колесах и шкивах. Но важнее то, что вечное движение невозможно. Усилия обречены на провал. Машина просто не будет работать.

Затем Глазков предложил более простое сравнение. Постановление Брежнева было похоже на огромный современный самолет, сказал он. Представьте сложную конструкцию крыльев, кабину пилота, хитросплетение сложных приборов. Все это было в Постановлении № 695. Но у этого замечательного проекта, по словам Глазкова, имелся один недостаток: отсутствовали двигатели.

После той ночи трое друзей продолжили свой спор и, вернувшись в Ленинград, решили что-то предпринять. Говорить об этом слишком громко было рискованно и, наверное, бесполезно. Они решили вместе написать статью и постараться объяснить, почему все поиски “индикаторов” заканчиваются неудачей, почему вечный двигатель не работает. Чубайс договорился о том, чтобы статью напечатали в одном малоизвестном журнале. Они собирались у кого-нибудь на кухне или в мрачной комнате коммунальной квартиры, в которой жил Чубайс. В ночь накануне крайнего срока сдачи статьи Глазков по-прежнему мучился с оформлением их мыслей на бумаге. “Мы сидели до утра, и к утру ему удалось закончить ее”, — вспоминал Чубайс. То, что они написали в статье, было для них революционной идеей. В сущности, они утверждали, что поиски пресловутых “индикаторов” промышленного развития социализма бесполезны. Все попытки измерить объемы производства, затраты и производительность труда будут тщетными. Почему? Ни один из сотен искусственных “индикаторов” не может учесть все, что происходило в огромной экономике, в которой решения принимают миллионы людей. Лишь один мощный инструмент способен учесть все эти сложные решения — цены, устанавливаемые свободным рынком. Но в то время, в 1980 году, разговор о свободных ценах мог доставить одни неприятности. Чубайс и его друзья наткнулись на очень важный вывод, по крайней мере, для них самих, но что они могли с этим сделать?

В семье Чубайса велись кухонные споры о советской власти, экономике, войне и инакомыслии. Эти споры оставили глубокий след в душе Анатолия, младшего из двух братьев. Его отец, Борис, был офицером Советской армии, танкистом. Часть, в которой он служил, была окружена на границе Литвы в самом начале войны, в 1941 году. Борису Чубайсу удалось вырваться из окружения и выжить в войне, которую он прошел комиссаром. Его вера в советскую систему была непоколебимой. “Мой отец — один из тех редких людей, которые искренне верили в Советскую власть и ее идеи, в коммунизм и Сталина”, — вспоминал Анатолий {65} 65 5. Буря и натиск Чубайса: продолжение следует // Общая газета. 1996. 22—28 февраля. .

Его старший брат, Игорь, родился в Берлине в 1947 году, а Анатолий — 16 июня 1955 года в Белоруссии. Борис Чубайс преподавал в военных учебных заведениях по всему Советскому Союзу, и семья путешествовала вместе с ним, переезжая с места на место более двадцати раз. Борис Чубайс воспитывал своих сыновей в соответствии с представлениями военного о порядочности. Игорь Чубайс вспоминал, что его отец серьезно относился к идеалам, которые насаждала советская пропаганда. “Он прививал мне представления о чести, справедливости, взаимовыручке, сплоченности и тому подобном. Но позже я начал понимать, что их пропаганда говорит одно, а делают они другое” {66} 66 6. Интервью, взятое автором у Игоря Чубайса 25 мая 2000 г. .

Сомнения Игоря Чубайса относительно советской системы получили подтверждение 21 августа 1968 года, когда советские войска вошли в Чехословакию, чтобы подавить движение сторонников реформ. “В августе 1968 года, — вспоминал он, — мне стало ясно, что власти лгут. Я не хотел, чтобы меня обманывали, и ложь властей была мне очевидна”.

Игорь, которому исполнился двадцать один год, приехал на летние каникулы в Одессу к своему школьному другу и организовал индивидуальный протест, выйдя с чехословацким флагом к памятнику Ленину. “Я кричал “Убирайтесь, захватчики!” и держал в руках флаг”, — вспоминал он. Никто не подошел, никто не увидел его, и Игоря не арестовали. Но искра протеста против системы не погасла. Вернувшись в Ленинград, он написал для университетской стенной газеты довольно дерзкую статью о вторжении (в то время единственный экземпляр газеты вывешивали на стене, чтобы каждый мог прочитать ее). Игорь был осторожен в выборе выражений. Статья привлекла всеобщее внимание. На перемене Игорь увидел, что все студенты собрались перед газетой и читают статью. Когда он вернулся после следующего занятия, газеты не было. “Газеты не было! Ее сняли. Она провисела всего двадцать минут”.