Григорий Голосов - Демократия в России: инструкция по сборке

Можно, например, использовать в качестве иллюстрации результаты последних общероссийских выборов, которые имели хоть какое-то отношение к волеизъявлению народа, думских 2003 г. Тогда избирательные объединения, которые принято считать националистическими — ЛДПР и «Родина» — получили вместе примерно 20 % голосов. Маловато. Но если к этому приплюсовать избирателей, которые, разочаровавшись в «Единой России», бросятся голосовать за националистов (за кого же еще?), то все получится. Вопрос в том, кого считать дикими националистами. Думаю, сторонников этнического/расового превосходства и тоталитарного государства. Иначе «охранительский» пафос был бы не очень понятен. Ведь в каком-то (предельно размытом) смысле и Путин националист, и даже, говорят, Медведев. Но, понимая национализм более конкретно, надо признать, что ЛДПР и «Родина» просто небыли националистическими партиями.

ЛДПР к этническому русскому национализму не имеет вообще никакого отношения. Жириновский с самого начала своей парламентской карьеры, с 1993 г., выступал за сильное российское государство, против власти, которая это государство ослабляет. «Русские» в его понимании — это просто базовый электорат, «бедные», страдающие от власти и ненавидящие ее, но при этом недолюбливающие и коммунистов. Надо сказать, что избиратели Жириновского тоже далеки от этнического национализма. Во время кампании 2007 г. только что из утюга не рассказывали, что Жириновский — еврей, но, как выяснилось, им на это наплевать. Что касается «Родины», то, вопреки всем стараниям Дмитрия Рогозина придать этому блоку какой-то националистический флер, получилось не очень убедительно. Как создавалась «Родина» в качестве спойлера [10] Спойлер (от англ. spoiler) — в жаргоне политиков «вредитель», в данном случае — партия, не имеющая шансов на победу на выборах, но способная ухудшить шансы других партий. — Ред. для КПРФ, так и отработала всю кампанию на идее «природной ренты». По правде сказать, в выборах 2003 г. партии, которые можно было бы признать радикально-националистическими, вообще не участвовали. Строго тогда с этим было, с экстремизмом. Но раньше — участвовали. И вот результаты. В 1999 г. три такие партии — все вместе — получили 1,15 % голосов. В 1995 г. их тоже было три, получили 3,33 %.

Причин электоральной слабости радикалов-националистов — несколько. Во-первых, это отсутствие у них серьезной организационной базы. Всем известно, что в националистических организациях на трех членов приходится по четыре вождя. Во-вторых, радикальный национализм — это, в отличие от гражданского национализма, сложная идеология, совершенно не очевидная для рядового избирателя и поэтому привлекательная лишь для узкого круга энтузиастов. В-третьих, заинтересованные избиратели склонны оценивать издержки реализации подобных программ как чрезмерные. По сути дела, у радикального национализма в России есть только один шанс. Состоит он в том, что в какой-то момент власть даст слабину, позволит им зарегистрировать свою партию и участвовать в свободных выборах, но к этому моменту избиратели окончательно убедятся, что никто — ни коммунисты, ни демократы — реальной оппозицией не являются, только радикальные националисты. За них и проголосуют. Не за национализм, аза правдоподобную оппозиционность. Вероятность такого сценария я расцениваю как минимальную. Но чем дольше власти оттягивают демократизацию, чем больше загоняют в подполье и коррумпируют все прочие оппозиционные тенденции, чем активнее пугают избирателя националистической угрозой, тем она реальнее.

Сегодня — вопреки усилиям властей — нарастает понимание того, что национальное государство в России возможно только как демократическое государство, и это понимание начинает конвертироваться в повестку дня цивилизованного, гражданского русского национализма. Но вовсе не обязательно демократия будет во главе этой повестки дня. Оно и к лучшему. Главное, чтобы она там была. Ясно, что у каждого из участников широкого демократического движения есть сейчас и останутся впредь позиции, мало совместимые с демократическими идеалами. Кстати сказать, есть такие позиции и у современных российских либералов. Это не страшно. Потому что демократия — это та равнодействующая, в которой могут сойтись интересы различных политических сил, заинтересованных в изменении статус-кво. Просто потому, что она в общих интересах.

Более того, чем разнообразнее состав сил, выступающих за демократию, тем больше вероятность демократического исхода. Это ясно из правила «параллелограмма сил». Если случится так, что какой-то вектор будет резко преобладать над остальными и выйдет из него монопольным победителем, то его собственная узкая повестка дня может увести в сторону. Так случилось, например, в И ране после революции 1978 г. Проблема состояла не в том, что у иранских националистов, т. е. у мулл, не было достаточных демократических убеждений, а в том, что у их партнеров по революции — либералов и левых — не было достаточных сил, чтобы предотвратить одномерный исход. Устойчивая демократия побеждает там, где исход демократизации политически многомерен, т. е. ни одна из задействованных в ней сил (включая и силы уходящего режима) не оказывается в полном выигрыше. Важно и то, чтобы ни одна из них не оказалась в полном проигрыше. Если состав демократической коалиции многообразен, и каждый из участников вступает в демократию с серьезными ресурсами, то это — лучшая гарантия того, что никто из них не сможет изменить правила игры в свою пользу.

Как сделать, чтобы российский демократический проект увенчался успехом? Конечно, я мог бы переадресовать интересующихся к политикам. К сожалению, в нынешних российских условиях слишком многие восприняли бы такую переадресацию как издевку, а издеваться над читателем — последнее дело. Поэтому скажу пару слов на эту тему. Не то чтобы рецепт, просто несколько практических ориентиров.

Прежде всего, не надо надеяться на то, что российские власти устроят демократизацию по собственной инициативе. Им это не нужно. Они хотят сохранить власть, если не навсегда, то очень надолго. По этому поводу разногласий в нынешней правящей группе нет и быть не может. Эта группа уже не раз доказала, что она является консолидированной, тесно сплоченной на основе общих материальных интересов, а значит — способной разрешать внутренние разногласия, не привлекая народ в качестве арбитра. В принципе, персоналистские диктатуры не очень устойчивы в том смысле, что каждая из них сталкивается с проблемой преемственности. Но один раз эта проблема уже была успешно разрешена, и нет оснований думать, что в обозримом будущем что-то изменится. Демократия была бы для российских правителей системным риском такого масштаба, при оценке которого любые позитивные эффекты теряют значение.