Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

А магазин сам ожил. Товаров множество, цены не совсем уж убойные, есть даже и вовсе божеские, свободно стало здесь, как в давнее время, когда простецкий народ в такой магазин робел заходить. А на открытие магазина в 1875 году вся Москва устремилась сюда — издали хотя бы глянуть на чудо такое. Подобного магазинного великолепия прежде не видали в столице. Сам хозяин, Григорий Григорьевич Елисеев, стройный блондин, как описывал его Гиляровский, с крестом Владимира на шее и розеткой французского ордена Почетного легиона в петлице, вышел первых гостей встречать. Не в каждой европейской столице был магазин с подобным ассортиментом гастрономических изделий и вин. За вина, кстати, Григорий Григорьевич и получил французский орден: за коллекцию выдержанных в собственных подвалах французских вин, завоевавшую гран-при на международной выставке. А подвалы те размещались в Италии, Франции, Испании и Португалии, а также на острове Мадейра, куда вокруг Европы ходили три парусника, принадлежавшие папеньке Григория Григорьевича.

И не знаю, веселились ли где-нибудь еще в Москве так широко и разгульно, как в этом доме-дворце и его окрестностях. В самом доме стены ходуном ходили, а в парке деревья выплясывали! Со всей Москвы стекался любящий гульнуть люд к Нескучному дворцу и Нескучному саду: знали, что здесь и выпить нальют, и пожевать что-нибудь на закуску найдется. А уж веселья не занимать — с собой не принесешь, другие в хороводы утянут. Знал каждый в Москве: граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский широк, хлебосолен, готов угощать всякого, и за то любили его москвичи, как, наверное, никого из сильных мира сего не любили.

Нескучный сад на окраине столицы, на горе по берегу Москвы-реки, задумал и обустроил граф уже под занавес своей бурной жизни, исполненной побед на полях сражений и в море, а также и в будуарах прекрасных особ. Да что уж там говорить о его победах, ежели сама императрица любила его. Впрочем, не только Алексея Григорьевича любила она, а еще и братьев его.

Сад графа, возникший по его мановению, явился совершенно необычайным порождением для Москвы того времени. Иностранцы называли столицу великолепным азиатским городом, жизнь в нем текла полусонно, лениво и неторопливо — совсем не так, как в европейских столицах. А с Орловым, в тиши Нескучного дворца готовящимся перейти в еще более тихий мир, вдруг словно что-то случилось, будто последняя волна выметнула его на самый гребень: вновь пробудились в нем задремавшие было жизненные силы. Вот тогда и решил он в дремучем месте очаг веселья разжечь.

Посветлело вокруг после расчистки зарослей. Протянулись повсюду дорожки и аллеи. Кое-где нарочно обнажили вершины холмов, а в низинках поляны открыли. И еще в таком неожиданном месте граф устроил ставший знаменитым во всей Москве и Петербурге Воздушный театр, вместо разрисованных декораций живые кусты и деревья обрамляли полукружие сцены. Орлов велел также установить в разных местах множество памятников, напоминающих о военных победах хозяина: гуляй, веселись, да только не забывай, в гостях у кого.

Всяческие павильоны, беседки, уютно пристроенные, впервые отделали березовой корой, и были они так хороши, что совершенно поразили воображение иностранных гостей. Но более всего состоятельных людей привлекали бега, проводимые впервые в Москве.

Как раз против дворца, на прямом ровном месте, состязались лошади самых знаменитых пород, в коих граф большим знатоком считался, его собственный конный завод знали за пределами российской окраины. Арабские скакуны, длинноногие английские лошади, донские и уральские рысаки самых лучших, благородных кровей выходили парадом перед Нескучным дворцом…

Однако на гребне волны не продержишься долго, даже на самой высокой. Вся Москва провожала в последний путь Алексея Орлова, сотни тысяч людей — горожане, крепостные молились за его души упокой…

Нескучный сад после его ухода сразу привял. В нем появились цыганские таборы, гуляки самого низкого толка — и тут же дурная слава за садом пошла. Огульное пьянство, драки, бесчинства всякие. А Воздушный театр все-таки выжил и по-прежнему привлекал москвичей. Летом 1830 года Пушкин его посетил и был приятно удивлен тем, что увидел. И от театра в восторге остался: актеры играли среди естественных декораций, меж живых кустов и деревьев, возле беседок, увитых разноцветными лентами, в которых по вечерам уединялись влюбленные…

После войны Нескучный сад казался совсем заброшенным. С Серпуховки, где я жил, до него рукою подать — минут пятнадцать пешочком, и нас тянуло туда, словно в райские кущи. Совершенно о городе там забывалось. Купались мы, загорали на полянах, не подозревая о том, что здесь творилось за двести лет до нашего появления в жизни. Нескучный нам достался тихим, покойным, но тем и влек нас к себе. Я часто уединялся здесь — к экзаменам в школе готовился и первых в жизни приключений искал. Так и остался этот сад родным для меня навсегда.

Мне всегда казалось, что Нескучный особенно притягателен своими рощами, привольно разбросанными по холмам и оврагам. Старые-престарые липы, береза, дуб, клен, черный ольшаник, а в местах, где родники выбиваются к свету, возле прудов и болотец — травы, которые и не в каждом лесу найдешь: ожика волосистая, папоротник, пролесник, хохлатка, медуница, купена и даже ландыш. Пройдитесь неспешно ранним утром в Нескучном — и белку увидите, и зеленую пеночку, и дроздов. Тут и соловья можно услышать, и зорко поглядывающего с вершины дерева сокола-чеглока увидеть. Сами по себе, к счастью, птицы и звери живут. Что им наши проблемы.

Тропинки в Нескучном сходятся и взлетают на вершины холмов и разбегаются или на дно оврага скатываются. Кстати, самый глубокий в Москве овраг — Андреевский, названный так по имени бывшего Андреевского монастыря, здесь же, в Нескучном. Иногда тропинки выводят на асфальтовые аллеи, на которых встретится и молодая мамаша с коляской, и дед с внуком или пара стремительных девушек с рюкзачками за спиной на роликовых коньках.

А у подножия Нескучного плещется мелкой рябью Москва-река. Парапета здесь нет, и можно сесть так, что ноги в воде окажутся. Здесь любят коротать время пенсионеры — кто на стульчике раскладном, кто просто на ящичке — сидят и смотрят в прострации на недвижные поплавки. Но рыба ловится.