Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

И дом этот их на Старой Басманной в Великий московский пожар не сгорел, выстоял, словно десница Божья его берегла. Но беда на семью Муравьевых все же обрушилась.

Матвей в чине подполковника вышел в отставку и вместе с Сергеем основал тайный «Союз благоденствия» и вскоре уже как член тайного «Южного общества» был привлечен следствием к процессу декабристов, как и оба брата его. Матвея приговорили к смертной казни через отсечение головы. К счастью, был все же помилован «по уважению совершенного и чистосердечного раскаяния» и осужден на каторжные работы на 20 лет. Только и каторги удалось ему избежать, после того как из его переписки открылось, что он «удерживал брата Сергея и тайное общество от кровопролития и покушения против высочайших особ». Ссылкой лишь отделался Матвей Муравьев-Апостол. Ипполит, которому только-только двадцать исполнилось, не дожидаясь, пока на него петлю наденут, сам руки на себя наложил, а тридцатилетний Сергей, подполковник, был казнен вместе с другими четырьмя декабристами.

И остался Иван Матвеевич без сыновей.

Жизнь его сделалась унылой и горестной. Будучи сенатором, он оставляет службу, уезжает в Италию, надеясь отрешиться, забыться. В России появляется лишь изредка. Вторая жена тяжело болела, средств к жизни у Ивана Матвеевича оставалось немного, он еле-еле сводил концы с концами. Умирать вернулся на родину. Могила его в Петербурге на Охтинском кладбище затерялась бесследно.

А дом вот стоит. Хотя и бесконечно грустное зрелище являет собой сейчас. Был в нем одно время музей декабристов, я все собирался зайти, посмотреть — да думал, успеется, не уйдет от меня. А теперь ни следа нет музея. Голые, мертвые стены.

Только думаю, может, вернется музей? Нельзя, чтобы память о таких людях уходила как вода в пустынных песках.

Одно время я часто бывал в этом старинном доме.

В его первом этаже помещался отдел иллюстраций большого журнала, и я время от времени туда заходил. Иногда бросал рассеянный взгляд на старые стены с лепниной, на широкую лестницу, не ведая, чей это дом, какие люди ходили по этим ступеням…

А дом меж тем замечательный. И люди в нем жили великие.

Более ста лет этим домом в Петровском переулке, перестроенном на палатах XVII века, владела семья князей Трубецких, ведущих свою родословную с XIV века. Множество славных людей дала России эта семья: знатные бояре, дипломаты, полководцы, сенаторы. Дмитрий Тимофеевич Трубецкой в Смутное время был избран главным и единственным правителем Российского государства. Необычайные взлеты и внезапные падения испытала семья Трубецких. И все это более, чем к кому-либо другому, относится к князю Сергею Петровичу: вот уж кого судьба помяла да побросала…

В двадцать два года, во время Отечественной войны с Наполеоном, Сергей выказывал чудеса храбрости, получал чины и награды, а вернувшись домой и увидев после Франции жуткое, рабское положение народа, вступил в тайную масонскую ложу.

Что хотели они, чего добивались, на что рассчитывали? Преобразовав ложу в «Союз спасения», вознамерились переделать само устройство России: урезать в правах монархию, дать волю крестьянам. Показать пример просвещенной России на своем личном примере. Принимая в «Союз» Жуковского, дали тому устав почитать, так Жуковский только вздохнул: «Мысль такая благодетельная и такая высокая, что почел бы себя счастливым, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но, к несчастию, не чувствую в себе достаточной к тому силы» — доподлинные слова сохранились.

Не установлено точно, но, кажется, вот в этом доме состоялся съезд «Союза благоденствия», как стал он тогда называться. И если во главе его стоял Никита Муравьев, то душою был Сергей Трубецкой. В критический момент заговора, когда выяснилось, что великий князь Константин Павлович не принимает короны после смерти императора Александра, Трубецкой был избран диктатором в тайном союзе.

Наверное, не следовало ему соглашаться. Он теперь уже другой, не тот, что был во время войны с французами, — не лихой, отчаянный гвардеец, готовый в мгновение положить жизнь за царя и Отечество. Он осторожен теперь, осмотрителен. Не допускает и мысли, что может пролиться кровь. И хотя собирались декабристы вывести войска на Сенатскую площадь, но, уж во всяком случае, рассчитывали обойтись без стрельбы. Однако когда 13 декабря на собрании заговорщиков князь Оболенский и Бестужев, шепотом обговаривая свой замысел, высказались за покушение на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, как ни странно, согласился на это… А сам чуть позже признал, что и себе не может дать ясного отчета в своих словах и поступках… Видно, хотел отступить, но в последний почти момент перед лицом товарищей не смог этого сделать. И пошли на плаху они.

Нерешительность спасла жизнь Трубецкому. В ночь с 14 на 15 декабря его арестовали и привезли в Зимний дворец. Император, выйдя, чуть ли не ткнул ему пальцем в лоб: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой, как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью? Ваша участь будет ужасная!»

Верховный суд приговорил князя к смертной казни «отсечением головы», и только вмешательство самого государя заменило казнь вечной каторгой. Супруга Трубецкого последовала за ним. Там, в сельце подле Иркутска, они прожили почти тридцать лет, и там, в неволе, у них родились дети. Помилованный Александром II, Трубецкой время от времени появлялся в Москве, вот в этом доме, но постоянно жить в Первопрестольной ему не дозволялось. Угасал он долго — все-таки в Москве.

Дом достался его дочери. Она вышла замуж за замечательного человека — Осипа Бове, того самого, который восстанавливал Москву после пожара 1812 года, и вместе с ним жила здесь, в родовом своем гнезде. Бове был главным архитектором «фасаднической комиссии по строению Москвы» и сделал как никто другой много для того, чтобы Москва отряхнула с себя пепел и обрела неповторимый свой облик, до наших дней сохранившийся.

Вот какие люди жили под кровом этого старого-престарого дома. Фасад его, нынче обращенный во двор, еще не так давно выходил в Трубецкой переулок — даже я хорошо помню его. Но нет теперь переулка. Дом намного его пережил. Как и все другие дома поблизости. Только-только его реставрировали, и он выглядит совсем молодым. Этаким бравым гвардейцем. Каким был некогда его прежний хозяин.