Роман Тименчик - Что вдруг

Можно понять, что Мандельштамы присутствовали на диспуте Луначарского с главой «живой церкви» А. Введенским ( Мандельштам Н . Вторая книга. М., 1990. С. 320); ср. замечание в дневнике Михаила Кузмина про «эту балалайку – Луначарского» (Минувшее. [Вып.] 12. С. 453); первое впечатление Александра Бенуа: «Сама речь показалась мне остроумной, а моментами даже блестящей, по существу же это был набор уже начинавших тогда мне приедаться формул и трюизмов. Говорил Л<���уначарский> громко, отчетливо, однако не поднимал голоса до крика… и без малейшей запинки. А ведь еще не так давно (например, в дни моей юности) почиталось, что Россия не обладает ораторами. Теперь же мы, несомненно, вступили в эру самого безудержного словоизвержения…» ( Бенуа А.Н . Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003. С. 197); ср. также Главначпупса в «Бане» Маяковского, легко импровизирующего на историко-культурные темы, и т. д.

Plutarch’s Essays and Miscellanies in five volumes. Vol. 4. Boston and New York, 1909. P. 238.

Трифонов Н., Ефимов В . Надо ли «сечь» Луначарского? // Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 238.

Знакомец Мандельштама приводил этот сонет как образчик цинизма, повлиявший на футуристов ( Поступальский И. Литературный труд Давида Д. Бурлюка. Нью-Йорк. 1931); ср. обсуждение вопроса о том, что во французской традиции сонет звучит менее цинично, чем на русское ухо: Etiemble R . Nouveax aspects du mythe de Rimbaud. Rimbaud dans le monde slave et communiste. Fasc. II. Le mythe de Rimbaud dans la Russie Tsariste. Centre de documentation universitaire. Paris [1964]. P. 66–67.

Параллель замечена поэтом Иваном Беляевым ( Беляев И . Подлинный Есенин. Воронеж, 1927. С. 37). См.: Лекманов О., Свердлов М . Сергей Есенин. Биография. СПб, 2007. С. 346).

Маяковский В . Тамара и Демон // Красная новь. 1925. № 2. С. 133.

Перевод М.П. Кудинова.

Поэт умер в декабре 1938 года в пересыльном лагере Вторая Речка под Владивостоком. Первое, вероятно, после смерти печатное упоминание его появилось в парижской газете:

Гумилев после выхода в свет «Костра» или «Колчана» говорил, что ему дороже и приятнее всех восторженных отзывов были слова Осипа Мандельштама при встрече:

– Какие хорошие стихи! Мне даже захотелось уехать куда-нибудь… 1

В начале февраля 1939 года Эмма Григорьевна Герштейн сообщила в письме к Ахматовой в Ленинград: «Подружка Надюша овдовела». Ю.Н.Тынянов рассказывал В.Каверину, как вскоре после этого Ахматова подошла к нему в сквере перед Казанским собором: «Она ничего не сказала, не поздоровалась, хотя любила Тынянова и была с ним в дружеских отношениях. Но – ни слова. Потом, помолчав, она сказала: «Осип умер». И ушла» 2. Литературовед Лидия Андриевская, жена Б.М. Энгельгардта, записала в дневнике 20 марта 1939 года: «Умер Мандельштам. Потеря для поэзии непоправимая. Скольких их не стало – поэтов моего времени и поколения: Блока, Гумилёва, Маяковского, Есенина, Кузмина, а теперь Мандельштама!» 3.

Имя поэта сделалось неупотребительным в советской печати (до послеждановских разоблачений акмеизма 4). Одно из неожиданных исключений – рецензия Даниила Данина: «Можно привести многочисленные примеры разнородных поэтических влияний на творчество Матусовского. При этом нужно упомянуть, прежде всего, Пастернака и Мандельштама, а затем Блока, Багрицкого, Антокольского и даже молодых поэтов – сверстников Матусовского. Но все это имеет второстепенное значение, и об этом в газетной статье можно не говорить» 5.

Русский Париж узнал о смерти Мандельштама из заметки «Беседа с ленинградцем», опубликованной 3 марта 1945 года в парижской газете «Русский патриот» и подписанной «С.М.». Некогда я предположил авторство 6поэта Михаила Александровича Струве (1890–1948), бывшего петербуржца 7, участника т. н. второго Цеха поэтов (1916–1917), в который входил и Мандельштам.

Ныне хотелось бы предложить свою версию того, кем был неназванный (и чрезвычайно осторожный) ленинградец, с которым беседовал Михаил Струве.

Приведем текст заметки:

Нашему сотруднику удалось встретиться и поговорить с одним из представителей ленинградской интеллигенции, бывшим недавно проездом в Париже.

Ленинград до войны, т. е. до 1941 года, мало изменился внешне в своих центральных кварталах. Все исторические здания – на своих местах, а новые стройки, грандиозные, целые новые города, выросли на западе и на юго-западе от города. Все это вам, наверное, известно из советских газет. Но есть нечто, что все же радикальным образом изменило внешний вид Ленинграда: исчезли совершенно столь характерные для ленинградских улиц торцовые мостовые и булыжники. Весь город, все улицы равномерно залиты асфальтом. Зимой снег с них немедленно по выпадении убирается.

Другое дело Ленинград в зимы немецкой осады. Глубоко занесенный снегом, без водопровода – мы все ходили за водой в невские проруби; без отопления, почти без продовольствия, хмурый, но гордый город-революционер, город-герой имел особый, навеки незабываемый образ.

Надо считать, что приблизительно половина населения вымерла, не от эпидемий, – их не было, а от истощения, от холода. Особенно, конечно, много умерло стариков и детей.

Из известных представителей ленинградской интеллигенции, среди многих других, нет более в живых проф. В.В. Гиппиуса (известного также как одного из основателей Цеха Поэтов и печатавшего свои стихи под псевдонимом В. Галахов).

Скончался поэт О.Э. Мандельштам (вне Ленинграда).

Известный ученый (романо-германист), член-корреспондент Академии наук В.М. Жирмунский, выдержал осаду, жив и здоров 8. Жива и здорова Анна Ахматова. Поэт и переводчик М.Л. Лозинский также уцелел, но довольно серьезно болен – у него элефантиазис.

Сергей Городецкий – в Москве, и хотя ему уже почти 60 лет, он неутомим и даже внешне почти не изменился. Пастернак, слухи о смерти которого ходили в эмиграции, жив и здоров.

Поэты В.С. Чернявский, Михаил Зенкевич, Рюрик Ивнев живы и здоровы.

Попадание нескольких имен в беседу объясняется тем, что это давние, с гимназических времен, друзья расспрашивающего – Вас. Гиппиус и В.С. Чернявский 9, с М. Зенкевичем он печатался в одних альманахах, а с Рюриком Ивневым был очень дружен перед революцией 10.

Поэт и незаурядный литературовед Василий Васильевич Гиппиус (1890–1942), входивший с самого начала в первый Цех поэтов, сражавший в Цехе Мандельштама строками

пародией на —

находился в непростых отношениях с тремя акмеистами 12, что отразилось в его высказываниях конца 1910-х:

Мандельштам, кажется, стал популярен. Превращение его из утонченнейшего символиста в акмеиста было внезапно и неожиданно. Но акмеистом он был логически-добросовестным, наиболее последовательным из всех – до тенденциозности. Он – наиболее литературен из всего кружка, в нем очевидны – грация, школа, техническая выучка, преданность словесному искусству и знание его – все, чего нет у Нарбута и Зенкевича. Но несмотря на эти качества, а может быть и с их прямой помощью, стихи его часто производят впечатление не подлинной поэзии, а поэтических препаратов. Особенно ясно это – при сравнении с непосредственно одаренной лирическим даром Анной Ахматовой 13.