Роман Тименчик - Что вдруг

Ср., например, такой эпизод: «Когда-то поэт Гумилев (расстрелянный в свое время в СССР), вернувшись в Петербург из Парижа, к моему удивлению говорил: «И что это говорят, что французы веселый народ? Их веселье наносное, они тоскуют». На мой вопрос, о чем же французы тоскуют, он отвечал: «О своих королях»» ( Рындина Л. Письмо из Парижа // Наша страна (Буэнос-Айрес). 1949. 20 августа). Вполне возможно, что разговор происходил в «Бродячей собаке», где актриса Лидия Рындина в первый сезон была частой посетительницей. Она вспоминала: «… душно, накурено, но весело и приятно. Заранее приготовленной программы не было, но так как кабачок всегда наполнялся артистически-литературной братией, то программы налаживались сами собой. Иной раз программа была лучше, в другой – слабее. Всегда, однако, было интересно» ( Рындина Л. Ушедшее // Мосты (Мюнхен). 1961. № 8. С. 312).

К концу существования кабаре большинство из них молва связывала с именем Маяковского. Ср.: «Бродячую Собаку закрыли, да и в ней …хорошо, если Маяковский кого-нибудь побьет, а ну, как не побьет?» ( Любяр Я. < Лозина-Лозинский А.К .> Спарафучил // Богема. 1915. № 3. С. 39).

Из других набегающих мотивов – любовные томления великих мужчин и женщин за столиками. Из этой возможности соткался рассказ о необычайном происшествии, бывшем со знаменитыми поэтами в «Привале комедиантов», зафиксированный добросовестной в основном, как представляется, мемуаристкой, но в весьма преклонном возрасте. Татьяна Леонидовна Григорова-Рудыковская (1892–1981) окончила Высшие педагогические курсы, по окончании которых учительствовала более 40 лет. Была дружна с писательницей Еленой Афанасьевной Грековой (1875–1937). «Елена Афанасьевна выезжала со мной на различные литературные собрания, посещали мы артистические кафе, типа “Бродячей собаки”. Знакомила она меня со многими, но память не удержала их имен. Однажды приехали мы в какое-то литературное кафе – что ли. Помещалось оно в 1-м этаже углового дома на Марсовом поле, окна выходили на площадь и р. Мойку. Сидели за столиком вдвоем, а напротив нас, лицом к входной двери, столик занимала одинокая женская фигура, жгучая брюнетка с резко очерченными бровями, с трагическими глазами, гладкой прической “на пробор” в черном облегающем платье с небольшим декольте. Очень эффектная дама! Она вся горела беспокойством, и я невольно следила за ней глазами. Вдруг она как-то просветлела, засияла, подалась вперед, глаза стали огромными. Следя за направлением ее глаз, я обернулась назад. Откинув рукой красную бархатную портьеру, закрывавшую вход, в дверях стояла высокая фигура в ярко-желтой блузе, с гордо поднятой головой, увенчанной волной темных волос. Он медленно обвел своими выразительными глазами зал, опустил портьеру и шагнул назад. Так появился в кабаре Владимир Маяковский! Когда он исчез, я перевела взгляд на заинтересовавшую меня соседку. Перемена была разительная! Она потухла; сидела безвольная, совершенно белая, с опущенной головой. Кто это? – спросила я Грекову. – “Анна Ахматова”. Так, в этой мимолетной встрече, ярко проявилось ее личное отношение к Владимиру Маяковскому, которое она не в силах была скрыть» (Григорова Т. Время, события, люди – www.grigorov.ru/memory/vrema_sobytia_ludi.html).

Карпов П. Пламень. Русский ковчег. Из глубины. М., 1991. С. 272–274. Много злобной отсебятины и в его псевдовоспоминаниях о «Привале комедиантов» (Там же. С. 315–317, 327), хотя там он, по крайней мере, мог бывать – одно из его писем к Ларисе Рейснер написано на бланке «Привала». Об одиозном характере этой книги см.: Азадовский К.М . Блок и П.И. Карпов // Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1991. С. 251–252. Стиховое единоборство – мотив, кажется, почти обязательный для топоса кабаре. Ср.: «Как-то в «Привале комедиантов» в присутствии Луначарского, Маяковского и многих других коммунистов и полукоммунистов, Блок читал стихи. Когда он кончил, на эстраде появился Маяковский и проревел по адресу Блока свое обращение к литературной братии, у которой будто бы

( Оцуп Н. А.А. Блок (из личных воспоминаний // Сегодня. 1927. 14 августа).

ИРЛИ. Ф. 474.№ 106. Л. 2. Адресат – актриса «Старинного театра», участница программ «Собаки» Анна Федоровна Гейнц (ум. в 1928). А. Мгебров писал о ней: «Я вспоминаю поэтичную, точно Гретхен, будущую испанскую танцовщицу в нашем театре, юную Гейнц, – недавно трагически погибшую (она утонула, спасая чужого ребенка)» ( Мгебров А . Жизнь в театре. Т. 2. М.; Л., 1932. С. 36). В примечании критика Э. Старка к этим словам сказано: «После Старинного театра служила в Москве в “Летучей мыши” Балиева, где выделялась своим изяществом, грацией и темпераментным исполнением».

См. статью «Рыцарь-несчастье».

См. статью «Посмертные скандалы Гумилева».

С.М. Городецкий спасал репутацию «Собаки» в известном эпизоде оскорбления К.Бальмонта («“Собакой” был избит»). См.: БС . С. 215.

Возможно, дополнительной зацепкой для экспромта послужило хлесткое, как всегда у этого критика, сравнение: «Жалко, что Иванов стал искать жемчужин не в недрах народной поэтической старины, а в складе книжной литературной залежи. Из мертвого вышло сладкое в библейской загадке Самсона. Из трупа льва вылетели медоносные пчелы. Вот образ, который мог бы символизировать плодоносность старинного народного искусства и который совершенно не применит к себе Иванов» ( Измайлов А.А . Помрачение божков и новые кумиры. М., 1910. С. 75–76).

Полный текст см.: Тименчик Р . «Записные книжки» Анны Ахматовой. Из «Именного указателя». I // Эткиндовские чтения. II–III. СПб, 2006. С. 243–248.

Из воспоминаний актера и режиссера Григория Александровича Авлова (Шперлинга; 1885–1960), ждущих своей публикации.

Могилянский Н . О «Бродячей собаке» // Звено. (Париж). 1925. 21 декабря.

Ср. «…та, условно говоря, эстрада, где вершилось главное <���… > кабаретное зрелище, располагалась не на эстраде. Главным и бесконечно соблазнительным зрелищем здесь были поэты, писатели, художники, актеры и так далее – вне своей профессиональной роли, в своей роли бытовой, постоянные и полноправные посетители кабаре, завсегдатаи с хозяйским статусом, сбор городской богемы. Это было их заведение, они здесь были своими. В кабаре ежевечерне длился непрерывный спектакль под названием кабаре <���… > Люди искусства играли здесь самих себя в своей привычной богемной обстановке <���…> Зрелище вполне заурядное для самой художественно-артистической среды и бесконечно экзотическое, романтически странное со стороны, для внебогемного бюргера или буржуа» ( Петровский М . Ярмарка тщеславия, или Что есть кабаре // Московский наблюдатель. 1992. № 9. С. 14).