Петр Романов - Преемники: от царей до президентов

Стоит, пожалуй, сказать и еще об одном. Горбачев не только достойно перенес расставание с кремлевским креслом, он стал первым в России отставником из глав нашего государства, который сумел наполнить смыслом и дальнейшую свою жизнь.

И здесь отставник действовал по-горбачевски противоречиво. То в президенты зачем-то баллотировался, зная прекрасно, что с треском проиграет. Потом к солидной Нобелевской премии мира добавил премию "Грэм-ми", озвучивая вместе Клинтоном и Софи Лорен "Петю и волка" Сергея Прокофьева. Даже в рекламе периодически снимался. И деньги брал немалые. Только не себе, а чтобы помочь другим. Торговал своим именем ради больных. Именем, которое уже навсегда вошло в мировую историю. Нравится это кому-то или нет.

И от журналистов бывший реформатор не скрывается за дачным забором со злыми собаками. И спорить готов до хрипоты на любом телеканале, лишь бы пригласили. Живет, как считает нужным. Внутренне абсолютно свободным и независимым человеком, чему не грех и поучиться.

Старая, горькая, но верная мысль: счастливых реформаторов не бывает. Бескомпромиссных критиков у Горбачева по-прежнему хватает, все-таки товарищ "страну развалил". Специально для них напоминаю анекдот уже ельцинской поры: "Во времена Горбачева наша страна находилась на краю пропасти. С тех пор мы шагнули далеко вперед!"

Мораль проста. Прежде чем ругать былых реформаторов, стоит оглянуться вокруг.

И только потом выносить оценку прошлому.

Александр Керенский стал одним из душеприказчиков царской империи. Михаил Горбачев — советской. Эпитафия по своему жанру обязана быть максимально короткой. А в нашем случае должна еще и подходить сразу для двух могильных плит. И такая эпитафия есть. Безжалостная, но точная. Придумал ее все тот же мудрый Василий Ключевский. Оглядываясь по сторонам и уже предвидя неизбежное, он написал:

Нет ничего бесцельнее, как судить или лечить трупы: их велено только закапывать.

Вот и закопали.

Провести четкую границу между Россией старой и Россией новой, рождение которой принято связывать с ельцинской эпохой, на самом деле совсем не просто, хотя на первый взгляд это кажется совершенно очевидным: там остались КПСС и социализм, здесь появились многопартийность и капитализм. И все же история никогда не похожа на Деда Мороза, на "раз, два, три" зажигающего новогоднюю елку.

Новое втискивается в старое с боем; потом, утомившись, отступает, затем снова идет вперед. Неизбежно трансформируется само, а под конец обнаруживает, что, успешно продвинувшись на одних рубежах, на других вернулось к тому, с чего и разгорелся когда-то сыр-бор. Многопартийность оказывается де-факто все той же однопартийностью, просто в другой упаковке. Бюрократов, как вдруг выясняется, стало почему-то не меньше, а больше. Куда-то делись детские сады, российский торговый флот плавает под панамским флагом, а пенсии у стариков после очередного рывка к светлому будущему только уменьшились. А потому реклама "хаммера" на Рублевке раздражает не меньше, чем былое утверждение "Партия — наш рулевой".

Это я не к тому, что ничего не надо было менять, а к тому, что каждую революцию или радикальную реформу делают люди из прошлого. Как умеют, так и получается.

Слово "преемник" к Борису Николаевичу Ельцину применимо с натяжкой. Формально он был президентом все-таки уже другой страны, с другой географией, идеологией, экономикой, внешней политикой и даже моралью.

Вместе с тем Ельцин внес на своих башмаках в новую квартиру столько из прошлого — в подарок от Руси самодержавной и от Руси обкомовской, — что этот след не заметить невозможно. Так что все-таки, конечно, преемник.

Народ в своем отношении к Ельцину прошел через два этапа: слепого обожания и неприятного протрезвления. Возможно, наступит и третий этап — более взвешенного анализа. Но это, видимо, не при нашей жизни. Одна из самых известных фраз Бориса Николаевича: "Такая, понимаешь, загогулина получается". Так вот, слишком болезненный шрам на теле России оставила эта "загогулина". Президент свою загогулину рисовал, как на заборе, с энергией и безответственностью школяра: во внешней и внутренней политике.

Бывшее окружение Ельцина с такими оценками, само собой, не согласно, а потому смерть Бориса Николаевича оплакивало с нескрываемой ностальгией. Впрочем, это, конечно, еще и дань традиции. Речи у официального гроба в России почти всегда превращаются в апофеоз мифотворчества. Обманывать себя мы великие мастера.

К тому же въелось в душу древнее табу: о мертвых либо хорошо, либо ничего. О простых смертных спорить не буду, согласен. А как быть с политиками? И им только осанну?

Вообще-то древние римляне, у которых мы и заимствовали наше табу, придумали и другой афоризм, куда менее популярный в нашей стране, зато, на мой взгляд, значительно более мудрый: "De mortuis — veritas", то есть "О мертвых — правду". Видимо, еще раз все трезво взвесив, римляне решили, что живым все-таки важнее знать правду, чем миф.

Все либеральные СМИ говорили после смерти Ельцина, как и следовало ожидать, о Свободе.

Завораживающее слово. Беда только в том, что, размышляя о ней, бывшие соратники Бориса Николаевича, люди, обязанные ему кто сказочным богатством, а кто блистательной карьерой, делали это вполне по-большевистски: то есть о цене ельцинских преобразований предпочитали не вспоминать.

Не захотели вспомнить ни миллионы исковерканных человеческих судеб (как будто если так поступали большевики, то и демократам не возбраняется), ни выстланную русскими трупами чеченскую столицу (помните новогодний штурм Грозного?), ни махинации на выборах (знаменитая коробка из-под ксерокса, в которой сотрудники предвыборного штаба Ельцина пытались вынести из Белого дома полмиллиона долларов).

Да мало ли что. Кто-то может вспомнить (если, конечно, захочет), как одни крутые ребята из президентской охраны укладывали других крутых ребят, калибром чуть поменьше, "мордой в снег". Кто-то как исторический анекдот расскажет о своеобразном таланте первого президента России играть ложками на лысине других президентов. Или о том, как по приказу не очень трезвого Ельцина бросили за борт надоевшего ему пресс-секретаря.

Кто-то до сих пор в шоке от ельцинской приватизации. Кто-то — от дефолта. Пенсионерам, естественно, особенно запало в душу обещание президента "лечь на рельсы", если цены на продукты будут расти. Другие никак не могут вычеркнуть из памяти тот знаменитый самолет, из которого "по нездоровью" так и не смог выбраться лидер страны. И правда, за державу обидно.