Вячеслав Рыбаков - Руль истории

Америка в середине прошлого века из чисто политических амбиций взяла на себя роль мирового жандарма, но почти сразу почувствовала, что надламывается и ее жители, привыкшие к патриархальной личной свободе, не хотят и не могут тянуть эту кромешную лямку. И после вьетнамского духовного опустошения страна в течение нескольких десятков лет последовательно, терпеливо и ненавязчиво воспитывала своих граждан в том духе, что они не в обычной стране живут, но в светоче свободы, в уникальной общности, интересы которой абсолютно совпадают с интересами человечества и его прогрессивного развития. Это — американское РАДИ ЧЕГО. Уже не без уродливых перегибов, но мощнейшее и, в общем, для самой Америки — вполне конструктивное. Очень важно понять, что ничего искусственного, нарочитого американским идеологам тут придумывать не пришлось; это мировидение в зачаточном состоянии содержалось в тамошней культуре еще со времен отцов-основателей. Традицию не понадобилось подменять новоделом — просто определенные акценты в ней были смещены либо усилены. Только поэтому и получилось.

Китай четыре тысячи лет был центром известного ему мира. Для его населения, интернационального, как у нас, но, в отличие от нас, с полным этническим доминированием ханьской народности, идея мирного возвращения утраченного в силу исторических недоразумений культурного и политического величия, восстановление мировой справедливости тоже является таким РАДИ ЧЕГО. И эта цель тоже лежит в русле давней традиции, ничего в ней не отменяя и не подменяя; легкое осовременивание, не более.

А кроме нас троих, собственно, и говорить не о ком.

Нет больше держав столь же крупных, столь же существенных для остального мира и одновременно столь же многонациональных; и даже не просто многонациональных, но мультикультурных. Для которых эта самая пресловутая мультикультурность была бы не просто роскошью, добавочным украшением, рюшечкой на вечернем платье, которое по окончании банкета вполне можно снять — но непременным условием выживания.

Обратите внимание: обе описанные выше установки абсолютно идеалистичны. И для Америки, и для Китая они, конечно, могут быть при желании подтверждены примерами из истории, но другими примерами столь же надежно могут быть и опровергнуты — а стало быть, они являются просто вопросом веры.

Эти установки не предполагают никаких НЕМЕДЛЕННЫХ И СТРОГО ОПРЕДЕЛЕННЫХ действий. Зато они дают позицию, они дают отношение к любым явлениям и действиям, дают критерий их самой общей оценки: отнесения их к плохим или хорошим, к благородным или подлым, к тем, которые следует поддержать или пресечь в зародыше. Они не имеют никакого отношения к конкретной повседневной деятельности людей, будь то политик, физик или булочник. Но и политик, и физик, и булочник, если ему вдруг придется туго, сразу вспомнит: я же не просто булки пеку, не просто ищу средства для нового эксперимента или мозги слушателям пудрю во время теледебатов — я великое общее дело делаю! Свою его часть, которую кроме меня не сделает никто! И если я пусть даже очень выгодно для себя продам несъедобную булку, или с явной пользой для своих личных амбиций и своего личного любопытства продолжу свои исследования у чужаков, или навру доверившимся мне избирателям — из-за меня ВЕЛИКОЕ ДЕЛО ПОСТРАДАЕТ.

Поэтому пока взамен эгоистичного свинства в России нечего предложить, пока нет КУЛЬТУРНОГО ПРОЕКТА — дальнейшее сладострастное перечисление безобразий и злоупотреблений бессмысленно и даже вредно, ибо уже не в бой зовет, а действует на психику окончательно угнетающе, заставляя безнадежно опускать руки даже тех, кто еще готов был бы побарахтаться.

Ни одна из тех задач, что стоят сейчас перед нашей страной — политических, экономических, образовательных, производственных, оборонных, финансовых, каких угодно — не может быть решена без предварительного решения проблемы МОТИВАЦИОННОЙ. Пожилые люди, даже самые мудрые из наших патриархов, этого не понимают. Они выросли и сформировались в совершенно иной культурной среде.

Сходную головоломную проблему пришлось в свое время решать большевикам. Как там к ним не относись, как ни осуждай кровавое месиво гражданской войны и ГУЛАГа, но мухи отдельно, а котлеты — отдельно. Россия фатально опаздывала на встречу с XX веком. Ворота в будущее перед ней вот-вот вообще бы захлопнулись. Ни одна из модернизационных задач, от которых уже впрямую зависело само выживание страны, не могла быть не то что решена, но даже чуть-чуть осмыслена косной, вялой, рыхлой, бессмысленно распухшей, растленной, коррумпированной, безграмотной, снедаемой любовью к Парижу и парижским спонсорам, абсолютно немотивированной на зверский труд во имя общего блага царской администрацией. Ни одна. То, на что отведено было полста лет, после сорока лет томного безделья, ужения рыбы в шхерах, бесед со старцами и верчения блюдец пришлось уже большевикам делать за десять. ГУЛАГ породил не кровавый Иосиф Первый, но святой Николай Второй. Прости меня, Господи.

Нынешние же пожилые, горы в свое время сворачивавшие, не могут себе даже помыслить, что человек просто НЕ ХОЧЕТ жить в сильной процветающей стране, делать важные крупные дела, одолевать супостатов, грозящих гибелью либо разорением его дому, жене и детям… Куда там! Не смешите. Ему все это до лампочки. Чтобы защитить женщину, мужчине достаточно презерватива.

Ну, а со всякими там «вызовами времени» пусть ненавистный Путин разбирается, коль ему приспичило опять в вожди. Сам, один разбирается, не посягая на нашу свободу. А если посягнет — такой ему пистон потом вставим за то, что мешал бегать за клинским!

При словах «победа», или там «великие свершения», у одних священный трепет пробегает по коже, а другие чувствуют лишь скуку или, пуще того, хватаются за кошельки и прячут их подальше: опять, мол, грабить будут.

В течение почти четырех десятков лет все некорыстные мотивации у нас подвергались массированному и целенаправленному разрушению, осмеянию, увязыванию с кровавым гнетом. Всякие там «честные труды», «рабочие гордости», «за державу обидно», «Родина ждет от нас подвига» или, скажем, «небо зовет» и «все в космос» стали устойчивыми блоками антисоветских анекдотов, да еще — демократических страшилок типа «мифы чреваты кровью» и «не допустить возвращения к ужасам двоемыслия и тоталитарной промывки мозгов».

Но человек, хоть его озолоти, не может стать мастером, если у него руки не чешутся делать добротные, надежные вещи. Не может стать настоящим ученым, если в нем не свербит мечта познавать что-то, чего еще никто не знает. Не может стать хорошим врачом, если не кайфует, видя, как люди выздоравливают… Чтобы что-то сделать, надо непременно хотеть это сделать.