Вадим Баранов - Без права на трагедию

Вадим Баранов

Без права на трагедию

О современных спорах вокруг Максима Горького

Сатисфакция

СТРЕЛЬБА ПО МИШЕНИ

В ПОСЛЕДНИЕ годы имя Горького стало одной из любимых мишеней для людей, увлеченных борьбой с тоталитаризмом. В борьбе этой теряются ориентиры - их заменяют идеологические клише с противоположными знаками: плюс на минус. "А.М. Горький умер сам или его отравили? - Шестидесятилетие мрачной мистификации" - так называлась статья В.Тополянского в "ЛГ" от 12.06.96.

Итак; умер сам или отравили? Драматизм всяких там духовных исканий писателя, его судьба в условиях тоталитарного режима автора совершенно не интересуют. Львиная доля энергии отдана сбору и изложению медицинских материалов о том, когда и чем болел несчастный Горький в течение всей своей жизни. Картина складывается столь внушительная, что у читателя может создаться впечатление, будто Горький больше ничем и не занимался. (Совсем как в анекдоте: "И кто был ваш папа? - Мой папа был чахоточный. - Нет, чем он занимался? - Он кашлял. - Но с этого ж не проживешь! - Он таки умер...")

Уж не мистификацией ли является то, что работал писатель по десять часов в день, писал множество писем (вряд ли кто другой в мире написал столько), прочитал лично и отредактировал море рукописей, порой даже того и не заслуживающих, был главой многих журналов и издательств... Все это помимо собственно художественного творчества.

Впрочем, несколько абзацев у В.Тополянского отводится и характеристике общественной позиции Горького, тщательно собирается воистину мрачный негатив, в деятельности писателя не видится не только каких-либо просветов, но даже и противоречий, свидетельствующих о попытках преодоления собственных ошибок (а они, конечно же, были). Таким образом воскрешается отвергнутая современным отечественным и зарубежным литературоведением явно тенденциозная, односторонне осудительная характеристика Горького ("и не думал выступать против репрессий", "кормился информацией из рук новых друзей-чекистов", "стал советским вельможей", "верным сподвижником Сталина", "литературный генерал Горький" отличался "злопамятством" и т.д.).

Безотказно срабатывает при этом технология дилетантизма. К примеру, "синьором" Горького наш автор называет, ссылаясь на Роллана. Но если не вырывать словечко из контекста, а прочитать московский дневник французского друга Горького целиком, то невозможно не увидеть: портрет писателя исполнен сочувствия и боли за него, выглядит здесь Горький как фигура трагическая. О трагедии "океанического человека" (Борис Пастернак) говорили люди, подходившие к нему с прямо противоположных позиций: от его западного друга Стефана Цвейга до последовательного оппонента эмигрантки Екатерины Кусковой, озаглавившей свою статью недвусмысленно - "Трагедия Максима Горького".

"АСАDЕМIА"

Теперь Горький лишен права на трагедию. Какая может быть трагедия у примитивного приспособленца, продавшегося властям? Нет ничего проще, чем доказать свою правоту путем надергивания подходящих цитат. К примеру, упоминается о том, что Горький способствовал возвращению Льва Каменева из ссылки и назначению его на должность директора издательства "Асаdеmiа". Упоминается только затем, чтобы сказать потом, что Горький, в сущности, предал его. А само по себе название издательства для горьковского оппонента - пустой звук.

Между тем именно это достаточно элитарное и в течение длительного времени в общем-то спокойно академическое издательство, возникшее еще в 1922 году и имевшее Горького в качестве председателя редакционного совета, в усложнившейся обстановке 30-х годов под влиянием того же Горького заметно изменило свой облик. Достаточно сказать, что оно при жизни писателя оставалось негосударственным и лишь в 1938 году было поглощено, вслед за многими другими, государственным издательством-монстром под названием "Гослитиздат" (потом - "Художественная литература". - В.Б.) В пору же директорства Каменева, внешне сохраняя прежний облик, "Асаdеmiа" актуализировала тематику издаваемых книг. "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, биографическая книга об "архискверном", по известному выражению, Достоевском (1935), несколько изданий романа Анатоля Франса "Боги жаждут"...

Два слова об этом произведении писателя (кстати, вместе с Горьким протестовавшего еще в 1922 году против расправы над партией эсеров). Посвященный Французской революции, роман наполнен такого рода пассажами: "Мы завалены доносами, они поступают отовсюду в таком изобилии, что мы не знаем, за кого раньше приняться". "Революционный трибунал разгружал тюрьмы, которые комитеты беспрестанно наполняли". "Как? Эти люди, совершавшие Революцию, сделали это только для того, чтобы ее погубить?" Ну разве не прямая проекция на современность, на таких, как Каменев? Скандал разразился, когда "Асаdеmiа" сделала попытку опубликовать "Бесов" Достоевского. В "Правде" немедленно появилась провокационная статья Давида Заславского "Литературная гниль" по поводу "клеветнического романа" о революционерах, причем напечатана она была спустя несколько дней после публикации обвинительного акта против Каменева в связи с "причастностью" его к убийству Кирова... Горький немедленно вступил в полемику с "Правдой" и взял издательство (а значит, и Каменева) под защиту.

Как же понимать после всего сказанного заявление В.Тополянского, что Горький "вовсе не протестовал против его (Каменева. - В.Б.) ареста в декабре 1934 года"? Надо быть абсолютным простаком, ожидая, что кто-то мог тогда выступить в печати с прямым протестом против нарушения законности.

Подобных и еще более весомых примеров из биографии Горького множество. В обстановке подавления свободы слова примеры эти в совокупности рисуют картину вовсе не безобидного культуртрегерства, а подцензурную форму критики режима и даже борьбы с ним.

В.Тополянский ничего этого знать не знает, а главное - и не хочет. Потому что это может пошатнуть идеологическую подоснову его медицинской концепции: ведь верного сталиниста уничтожать было вовсе незачем...

ПЕШКОВ И ГОРЬКИЙ

Выдвигается также весьма сомнительный тезис о том, что беллетрист-дебютант Пешков "поставил эксперимент по расщеплению личности, взяв себе псевдоним Горький". Далее дается ссылка на авторитет Евгения Замятина, хотя свидетельство друга Горького не только не подтверждает этот экстравагантный тезис, а скорее опровергает его. "Они жили вместе - Горький и Пешков, - пишет Замятин. - Судьба кровно, неразрывно связала их (ничего себе - расщепление! - В.Б.). Иногда случалось, что они спорили и ссорились друг с другом, потом снова мирились и шли рядом. Их пути разошлись только недавно: в июне 1936 года Алексей Пешков умер, Максим Горький остался жить". На самом деле эксперимент по расщеплению произвел В.Тополянский, с той лишь разницей, что, по его убеждению, умерли оба они - и Пешков, и Горький. Раз и навсегда.