Михаил Армалинский - Что может быть лучше? (сборник)

Тут Джон повернулся ко мне всем телом и, упёршись взглядом в меня, отчего мне стало слегка не по себе, продолжал:

– Моя задача: не дать дерьму выйти из женщины вовне, а лишь перебраться из её тела в моё тело – я осуществляю это, плотно прижав свой рот к её анусу. Дерьмо, как сырая рыба, которую японцы употребляют в пищу только свежайшей, должно быть тоже свежайшим, прямо выходящим из ануса, иначе оно быстро портится и становится источником заразы. Цель – сделать такой непроницаемый контакт губ и ануса, чтобы не только съесть всё дерьмо, не упустив и кусочка, а чтобы не позволить даже запаху проскользнуть за этот плотный поцелуй губ и ануса.

Я подумал, что из-за воронки у Вэнди Джону, быть может, это и удастся.

– Так устанавливается новый круг – переваривания части женщины. Происходит перемещение части желанной женщины прямо внутрь моего тела, и её частицы навсегда останутся во мне.

В результате этой исповеди я даже возревновал Вэнди ко всем поедателям её испражнений.

В этот момент к нам подошёл Джерри, извинился за то, что прерывает наш разговор, и шепнул что-то Джону на ухо. Джон сразу встал и, забыв попрощаться со мной, быстрым шагом пошёл ко входу в кафельную комнату.

А я решил пойти на свой пост наблюдения, чтобы проследить, как Джон будет следовать своим постулатам.

Я размышлял о том, как велика может стать степень использования женского тела на примере хотя бы зада, который многие мужчины рассматривают лишь как щипковый инструмент, тогда как Джон и ему подобные высасывают и вылизывают из него всё что можно. А точнее, всё, что нельзя, – повторяя каламбур Джона.

Слова Джона, что всё относительно и ко всему можно привыкнуть, тоже произвели на меня впечатление. Порознь эти выражения были трюизмами, но вместе они открывали для меня нечто новое: привыкание возникает от повторения и, привыкнув к тому, что раньше вызывало отвращение, возникает осознание относительности любого морального убеждения. Привычка уличает любой нравственный абсолют в его исконной относительности.

Помню, в юности я был влюблён в девушку, а она – в меня. Одним прекрасным утром пошёл я в туалет и взял с собой телефон, на случай если кто позвонит, чтобы не срываться с неподтёртым задом. И действительно, позвонила моя девушка, говорит, что тоскует по мне, и я отвечаю совершенно искренне, что и я тоскую по ней. А в это время я выкакиваю какашку за какашкой. И казалось бы, это кощунство: надо бы сказать ей – подожди, сначала подтереться, вымыть руки, выйти из уборной и лишь тогда продолжить разговор. Но я всегда чувствовал глупость и подлость в утверждении, что, мол, физиологические отправления оскверняют любовь. И вот я продолжал говорить, как я её жду и как мы скоро станем жить вместе. А тем временем я подтирался, слушая её нетерпение любви. Затем, вторя ей и рассказывая, как я её люблю и как скоро к ней приеду это доказывать на деле, подмывал для неё свой зад. И я не чувствовал, что хоть как-то принижал этим свои слова в тот момент. Ведь, чтобы говорить о любви, вовсе не нужно становиться на пьедестал. Наоборот, речь о любви, произносимая с пьедестала, неизбежно фальшива. О любви надо говорить именно с любовных мест, связанных с гениталиями и с отверстиями выделений. То есть из мест искренности.

После Джона Вэнди пришла ко мне в комнату опустошённая. У неё был получасовой перерыв. Ей нужно было заправиться едой и моей спермой для следующего круга. Прежде всего мы легли с ней на широкий диван, который стоял в моей комнате, анус и всё вокруг было чисто вылизано. Я взял тюбик со смазкой и подготовил рабочее место.

После окончания последней спазмы Вэнди вытянула ноги и отдыхала после долгого сидения на стульчаке. Холодная закуска стояла на столе, и Вэнди стала её поглощать в необходимом для продолжения работы количестве.

Мне вдруг захотелось поцеловать её в пупок – я встал перед ней на колени и засунул в него язык – он напомнил мне заросший сфинктер.

– Что это с тобой? – удивилась Вэнди, заглатывая очередной кусок ростбифа и протягивая руку за ветчиной, а в другой держа вилку с куском брынзы.

– Прилив нежности, – отчитался я.

– М-м… – протянула Вэнди, жуя и запивая. – Это хорошо, – и добавила: – Ох и надоел же мне этот сраный сральный бизнес.

Я поднялся с колен и сел рядом с Вэнди, ковыряя вилкой в тарелке со снедью. Мне не хотелось есть.

– Пять миллионов, и всё. Осталось два, – напомнил я, чтобы поднять дух Вэнди. – Как тебе понравился последний клиент?

– Жадный на дерьмо и щедрый на деньги, – сказала Вэнди.

– Сколько?

– Килограмм и тысяча.

Мы рассмеялись.

– Его Джоном зовут, он мне в баре рассказывал свою теорию.

– Теорию чего? – запивая мясо соком, спросила Вэнди.

– Теорию его любви к твоему дерьму.

– Меня не интересует его теория, меня интересует денежная практика, – по-деловому заметила Вэнди. – Он уже объяснялся в любви моему дерьму с полным ртом.

– Что же он объяснял?

– Что он сожалеет, что мало. Я предложила ему в сто раз больше за в десять раз больше денег.

Наступало время следующего клиента, он уже лёг под стульчак. Вэнди вытерла рот и, вздохнув, вышла в кафельную комнату занять своё рабочее место.

Назавтра нам домой позвонил Джерри и сообщил, что Джон закупил весь следующий рабочий день Вэнди, заплатив вперёд солидный аванс. Джерри отменил всех прочих клиентов и попросил Вэнди хорошо подготовиться и не разочаровать щедрого клиента своей сдержанностью. Мы заверили Джерри, что клиент получит больше, чем ожидал, ибо Джон, как и другие клиенты Вэнди, не ведал о её полных возможностях.

Вэнди обрадовалась, так как рабочий день ожидался коротким и лёгким – ей не нужно было дозировать, а можно было разом освобождаться на каждом раунде. Да и вполне возможно, что Джону хватит лишь одного раунда – ведь он будет состоять не из мелких порций, рассчитанных на многих клиентов, а из одного огромного навала.

Вэнди и я мечтали, что лучше всего было бы заиметь несколько таких клиентов, способных платить большие деньги за большие кучи, а не мелочиться на разрозненные тысячи долларов.

Вэнди особенно хорошо подготовилась за два дня перед встречей с Джоном, поглотив значительное количество пищи. А я пропустил один день перед рабочим днём и не ёб Вэнди, чтобы у меня скопилось побольше спермы. Мы предполагали, что после работы у нас останется время, чтобы посетить вечеринку, на которую нас пригласили.

По пути в «Желание» Вэнди пожаловалась, что у неё побаливает живот и что в нём подозрительно урчит. А когда я впрыснул в неё стартовую жидкость, она сработала чуть ли не сразу и Вэнди поспешила в кафельную комнату, чтобы усесться на стульчак, под которым уже лежал Джон с жадно раскрытым ртом, освещённым светильниками, установленными по окружности дырки в стульчаке.