Эксперт Эксперт - Эксперт № 43 (2014)

Вне зависимости от точности приведенных прогнозов их объединяет одно: они никак не учитывают состояние реального сектора российской экономики. Пока наша промышленность зияет дырами десятков, если не сотен отсутствующих производств либо недостроенных цепочек создания стоимости, пока финансовая система на несколько порядков уступает лучшим мировым образцам даже не столько по масштабам, как по сложности и числу игроков и инструментов, мы обречены на курсовую и процентную лихорадку.

«Что бы ни заявляли сегодня российские денежные власти (свободное плавание рубля, таргетирование инфляции, счет капитала без ограничений) — все это не в их власти, потому что определяется внешними факторами. Во-первых, ценами на сырье — не только на нефть, но и на газ, металлы, другие продукты “первичной переработки”. Во-вторых — снижением доли России на рынке сырья Евросоюза (это официальная политика ЕС и США). В третьих — технологическим бойкотом России (последнее — на расстоянии в три-пять лет), — считает профессор ИМЭМО Яков Миркин. — Таким образом, внешние условия — прокрустово ложе, “футляр”, наложенный на внутреннюю экономику».

В подготовке статьи принимал участие Юрий Полунин

Таблица:

Таблица 1. Девальвации большие и маленькие

section class="tags"

Теги

Образование

/section

Московского министра образования Калину в столичных школах боятся — практически все. Можно пересчитать по пальцам директоров и учителей, решающихся публично выказать не совсем полное согласие с его действиями. То ли потому, что несогласных могут уволить; то ли потому, что из-за инакомыслия одного педагога могут прищемить всю школу, — гадать можно по-разному. Во всяком случае, о последствиях коллективизации в Москве, где Калина за два года втрое сократил число образовательных учреждений, широкая публика знает мало — тем громче прозвучало имя гибнущей школы «Интеллектуал». Её душат за отказ сливаться с другой школой — и она вытащила тему слияний не на первые, так хоть на какие-то полосы больших газет. Ещё бы: не каждый день школьники пишут Путину открытые письма с просьбой спасти их любимую школу от разгрома, не каждый день в центре Москвы родители с учителями собираются на полуторатысячный митинг протеста.

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Полезно ли в принципе слияние школ и детсадов в большие комплексы — это отдельный разговор. В московском департаменте образования считают, что не просто полезно, а ничем не заменимо; а, например, в Рязани тамошние начальники, слив только две школы, объявили, что больше слияний не будет. Но полезна коллективизация или вредна, её нельзя проводить насильно и с нарушениями закона — как это массово делается в Москве. Да, слияния прекрасно вписываются в нынешний Закон об образовании, с его подушевым финансированием и одинаковостью всех школ. Но действующие нормы требуют, чтобы каждое решение о слиянии предварялось положительным заключением комиссии по оценке последствий такого решения с обязательным участием независимых экспертов. Каждый регион сам решает, как создавать такие комиссии. Москва создала свою только нынешним летом, когда больше двух тысяч слияний уже произошли; и комиссия эта состоит из директоров государственных образовательных учреждений, которых министр Калина и назначает — и может в любой момент уволить без объяснения причин. Независимость хоть куда. Успехи же московских школ, которыми оправдывают спешную коллективизацию, сильно отдают показухой. Нам говорят: доля школ, подготовивших победителей городских олимпиад, выросла на треть. А вы слейте все московские школы в одну — победители окажутся вообще в ста процентах школ. Или говорят: слившись, школы поднимаются в рейтинге. Ну да; школы-то рейтингуются по сумме баллов, начисляемых за успехи отдельных ребят, не нормируемой по числу учащихся, — большие комплексы и выходят вперёд. Или: на 37% сокращён управленческий аппарат. Так из трёх тысяч школ, лицеев и детсадов слепили неполных девять сотен комплексов — странно, что аппарат не опал сильнее. Но успехи, фиктивные или нет, прекрасно выглядят в глазах начальства.

Мне скажут, что в любом случае всё это не трагедия. Те же колхозы то повально укрупняли, то чохом разукрупняли; это тоже было неумно и связано с бездной неудобств, но пережили же как-то — и со школами как-нибудь устаканится! Не соглашусь. Даже для школ во всех отношениях средненьких слияния оказались тяжёлой встряской, но для школ так или иначе особых они большей частью становятся смертным приговором. Гибнут школы коррекционные — и школы для одарённых детей; и то и другое — преступление. Известный педагог Ямбург говорит: «Если мы закрываем все школы седьмого-восьмого вида (коррекционные школы для детей с психиатрическими проблемами и умственно отсталых. — А. П.), отправляем всех больных в обычные школы и открываем месячные курсы для учительниц — это смерть и здоровым и больным». Подчеркну: Ямбург — убеждённый сторонник образовательных комплексов; но темпы нынешних слияний и его шокируют. Был, скажем, в Москве садик для детей с аутизмом: в группах по 15–19 человек; весь день с ними работали дефектологи и психологи; лечебный массаж, физиопроцедуры. Делай раз — стал садик подразделением комплекса, то есть уже не коррекционным, а общеобразовательным учреждением. Делай два — с родителями обсуждают тарифы на дополнительные услуги : три-четыре тысячи в месяц за кружок ; группы хотят доукомплектовать здоровыми детьми — до 25 человек; у специалистов срезали зарплату и они увольняются. Всё.

Для школ, сумевших собрать в своих стенах одарённых детей и одарённых учителей, слияния противопоказаны столь же очевидно. Одарённый и мотивированный ребёнок, как правило, остаётся таковым и быстро развивается лишь в среде себе подобных; будучи пересаженным в «рядовой» класс, он обычно получает пару раз по шее за то, что слишком умный, — и перестаёт быть как мотивированным, так и одарённым. Надо быть чиновником, чтобы не понимать масштаба потерь, которые несёт при этом и ребёнок, и его семья — и город — и страна. Чиновники же думают, очевидно, что тут не потеря, а приобретение; они отказывают тому же «Интеллектуалу» даже в тех деньгах, что положены всякой школе, — и не отвечают на журналистские запросы о причинах такой дискриминации. Тут же ещё беда: у ребёнка с инвалидностью есть справка , а у одарённого ребёнка никакой справки нет. Поэтому на больного ребёнка департамент будет давать дополнительное финансирование, а на одарённого — скорее голову себе откусит, чем даст хоть грош. Поэтому критерии для выделения денег школам с повышенным уровнем образования чиновник будет сочинять и согласовывать, покуда такие школы не перемрут.