Владимир Бушин - Пятая колонна

А что Урсуляк? Он заодно со сценаристом: «Мы отказались от концлагерей, что в романе, и фашистского, и советского. Я не согласен ставить знак равенства между фашизмом и коммунизмом. Как не согласен, что можно поставить знак равенства между (фашистской) Германией и Советским Союзом, когда заходит речь об их (!) вине в развязывании Второй мировой войны».

Они не согласны, им не верится, они хотят объяснить и с этой целью дали роману слабительного, с помощью которого убрали концлагеря и «главный диалог» — беседу гестаповца Лисса с коммунистом Мостовским, в которой первый называет второго учителем… Вообще-то говоря, сам Гитлер 28 декабря 1944 года призывал учиться у русских. Так и сказал: «У русских действительно есть чему поучиться» (БСГФ, т. 2, с. 568). Чему поучиться? Воевать. Но, увы, было уже поздно. До пули в лоб оставалось всего четыре месяца.

Слабительное привело в жуткий восторг рецензента «Правды»: «Честное слово, бесценно такое желание… Наконец-то!.. Ведь еще вчера в упор понимать не хотели». И я, Виктор Стефанович, порадовался бы, если тому и другому было бы лет 18–20, когда началась яростная работа по разложению. А ведь не только Володарский (р. 1941), но и Урсуляк (р. 1958) были уже куда как взрослыми мужиками, а первый-то к пятидесяти годам, увешанный орденами и премиями, сочинил больше двадцати пьес, в иные поры, говорил в «МК», одновременно шли в Москве шесть моих пьес. Ведь ничего подобного не знали ни Островский, ни Чехов, ни Горький… И кто напомнил бы мне хоть одну из этих шести. А, между прочим, среди них была пьеса «Емельян Пугачев» (1978), но грянул 1993 год — и у него тут же выскочила пьеса «Троцкий». Вот так и дрейфовал — от Емельяна Ивановича к Льву Давидовичу. Как Евтушенко — от Степана Тимофеевича к Борису Леонидовичу. А через двадцать лет заголосил: «Хватит! Сколько можно! Доколе!».

Однако слабительное помогло мало, ибо, с одной стороны, убрав из романа некоторые зловонные эпизоды, сцены и диалоги, творцы, как мы видели, успешно восполнили убыль своими инъекциями того же смрадного духа. С другой стороны, Елена Ямпольская, судя по всему, глубоко права: «гнилость очень умело вплетена в ткань повествования». Она пронизала ее насквозь.

Что касается «бабла» и вседозволенности, то ведь этим власть развратила прежде всего не народ, а вас, так называемую творческую интеллигенцию. Народ в известной степени оказался тут жертвой, а вы — деятелями. Он двадцать лет бедствовал и вымирал, не в силах перенести вашу клевету и глумление, а вы двадцать лет гребли «бабло». Кто такие, допустим, Чубайс, Кох, Гайдар или Радзинский, Сванидзе, Млечин? Убийцы — в прямом и точном грамматическом смысле этого слова. Очень многие, миллионы людей не могут вынести, пережить, когда им изо дня в день твердят, что они рабы, олухи, что прожили пустую, бесполезную жизнь, когда им на разные голоса напевают вариации на тему Межирова:

…В районе Медведково на Чермянской улице юрист Дмитрий Виноградов расстрелял из ружья шесть человек. За несколько часов до этого он опубликовал в интернете свой «Манифест ненависти». Ему тридцать. Значит, с десяти лет он читал и слушал вышеназванных учителей. Они вместе с властями внушали ему презрение и ненависть к родной стране. Усвоив этот урок, Виноградов пошел дальше: «Я ненавижу человеческое общество». Учителя внушали: ты живешь среди мерзавцев и олухов, среди ничтожеств и подонков. И юрист сделал вывод: «Мне противно быть частью этого общества». Оракулы вещали: 75 лет советской жизни — черная дыра, жизнь была несуразна, пуста, бесцельна. Он усвоил, обобщил и это: «Я ненавижу бессмысленность человеческой жизни!». Телепифии, особенно нагло и цинично известный Альфред Кох, возвещали: Россия — это лишняя в мире страна, она никому не нужна и всем только мешает! И что остается человеку и народу, прожившим и живущим такой никчемной, всем мешающей жизнью? Только одно: самоуничтожение, исчезновение. Виноградов усвоил, подхватил и это: «Я ненавижу саму эту жизнь! Я вижу только один способ ее оправдать — уничтожить как можно больше человеческого компоста». И уничтожил, сколько мог…

Достоевский, конечно, не мог предвидеть изобретение такого оружия массового поражения, как телевидение. Но он сказался провидцем, когда назвал будущими убийцами России именно их — Радзинского, Сванидзе, Млечина… Первый из них уже и в самом прямом смысле по дороге на дачу убил своим мерседесом молодую русскую девушку Надю Полякову

Тоже в трудную пору, но все-таки не в столь жуткую, как ныне, Максим Горький взывал: «Необходима проповедь бодрости, необходимо духовое здоровье, деяние, а не самосозерцание, необходим возврат к демократии, к народу, к общественности и к науке. Довольно уже самооплевываний, заменяющих у нас самокритику, довольно взаимных заушений, бестолкового анархизма и всяких судорог.

И Достоевский велик, и Толстой гениален (и Гроссман, добавим, неподражаем. — В. б.), и все вы, господа (Володарский, Урсуляк, Маковецкий), если вам угодно, талантливы, умны, но Русь и народ ее — значительнее, дороже Толстого, Достоевского и даже Пушкина, не говоря о всех нас».

Я не стал бы об этом писать, если бы в данном сюжете не принимали участие столь известные литературные фигуры и не оглашались бы просторы родины столь невероятными литературными и иными новостями, и притом с самых высоких лобных мест.

Андрею Битову, «одному из последних классиков советской литературы», как утверждает «АиФ», творчество которого, по данным «Литературной газеты», сегодня наряду с творчеством суперклассика Солженицына изучают в школах и университетах, лауреату многочисленных российских и «более десятка» (АиФ) зарубежных премий, двадцать с лишним лет возглавляющему ПЕН-клуб, «живой легенде и ярчайшему представителю» — Битову исполнилось 75 лет. «Литгазета» почтила юбиляра достойными публикациями, самая содержательная из которых — беседа с сотрудником литературного отдела газеты Игорем Паниным.

Минуточку! А вы знаете, что такое ПЕН-клуб и зачем он нужен, если есть Союз писателей? Может быть, думаете, что это клуб почитателей милой птички пеночки и ее щебетания? Не совсем так. Этот клуб нужен для того, чтобы кучку «чистых» отделить от массы «нечистых», т. е. своих от чужих, и только для своих и снимать пенки везде, где только можно. Вот и получил, например, этот пеночный клуб от Лужкова роскошный дом, и обрели там уютные трех-, четырехкомнатные гнездышки сам президент Битов, Ахмадулина, Приставкин и другие чистые-пречистые.