Дмитрий Губин - Под чертой (сборник)

У этой моды на лекции есть свои причины набирать обороты – от политических до экономических.

Есть версия, например, что эпоха потребления себя исчерпала, и возник спрос на интеллектуальные удовольствия. Причем первым он возник среди богатых. Один знакомый петербургский историк признался, что неплохо зарабатывает на частных лекциях. Ему оплачивают самолет до Москвы, везут на загородную виллу, где нескольким миллионерам и их семействам он рассказывает целый день про Петра III и Екатерину. После чего следуют обед, «Бентли», аэропорт – и гонорар, выражаемой суммой с пятью нулями.

Другая возможная причина спроса на лекции – в кризисе библиотек, в которые в эпоху ридеров и оцифрованных текстов стало бессмысленно ходить, кроме как… правильно: кроме как на встречи с писателями, на мастер-классы, на лекции. По новому принципу – библиотеки-клуба – работает, например, питерская библиотека Маяковского и все больше начинают работать книжные магазины: от огромной московской «Москвы» до заточенного под интеллектуалов петербургского «Борхеса».

Есть и банальное технологическое объяснение: скопировав у Запада технологии продаж товаров, российский бизнес добрался и до продаж мозгов. Сергей Пархоменко в бытность главредом «Вокруг света» решил созвать на 150-летие журнала мировых знаменитостей, – и крякнул, узнав, что у каждой знаменитости есть расписанный лекционный график. Сейчас это приходит и к нам: чуть не половина моих знакомых и коллег числятся в публично выступающих, причем цены на выступление такие, что можно крякнуть вместе с Пархоменко. Посмотреть мастер-класс Ирины Хакамады про лидерство – 1850 руб. Послушать теоретика моды Александра Васильева – 1950 руб. Услышать практика моды Эвелину Хромченко – 2250 руб. А вот экономист Константин Сонин выступает в Политехническом бесплатно. Что, опять же, соответствует структуре книжного спроса: лучше всего идут книги по моде и кулинарии (кулинарные мастер-классы – это отдельная тема, бывает запись на месяцы вперед), хуже всего – про экономику.

В общем, тема очевидна, и развиваться она будет.

Так что мой модный Илья абсолютно все верно почувствовал.

А третий вопрос – знаете, какой он мне задал? «Дядь Дим, а вы еврей?»

А когда я подпрыгнул – «С чего ты взял?!» – потому что последний раз такое слышал от общества «Память» в 1987-м, и то меня не спрашивали, а обвиняли, – Илюша смущенно пробормотал, что, ну как же, евреи же умные, разве ж не так? У них в городе продвинутые люди все так считают…

После чего получил от меня в подарок на флешке скачанные по случаю с торрент-трекера 19 лекций Секацкого, 14 лекций Быкова – и отбыл.

Вы поняли, товарищи дорогие, что в наши дни надо, чтобы прослыть модн… то есть, тьфу ты, черт, умным?

Нужно носить очки, и чтобы тебя считали евреем.

Приглашение читать лекция, думаю, после этого должно само собой прилагаться.

2012

Российский сервис далеко ушел от советского. В советском во главе угла был человек: тот, который распределял блага. В российском сервисе пусты углы, и все в этом сервисе – никто.

В центре Москвы, на Тверской, долго была напряженка с продмагами. Как, впрочем, и сейчас в Питере на Невском или в Нижнем на Большой Покровке. Местный житель платил втридорога в «элитных» магазинах (элитный – это когда заходишь летом в «Азбуку вкуса», а там самые дешевые помидоры по полтыщи). Ну, либо ехал в гипермаркет на окраину.

И вот – большая радость. Один за другим на главной столичной улице пооткрывались сетевые «Магнолия», «Бахетле», «Перекресток». В каждый владельцы вбухали миллионы: ремонт, аренда и, не исключаю, взятки. Витрины блещут; ряды, тележки – все кипит. Не блещет лишь обслуживание. В персонал, в его обучение, похоже, не вкладывали ни копейки. Зачем? Продавцы – это те, на ком владельцы экономят. Самая дешевая шестеренка механизма товарооборота. Часто их просто завозят вахтовым методом из Средней Азии. Они для работодателя – бессловесная (в «Перекрестке» испуганные люди в униформе нередко еле понимают русский) скотина. Полагаю, там если кто и вякнет сдуру про профучебу – его быстренько отправят назад в родной Узбекистан. А свои еще и коленом поддадут, чтобы не мешал копить гроши, оборачивающиеся на родине богатством.

Вон, в «Бахетле» работает из четырех касс одна (там это обычное дело), и скопилась очередь, и возле очереди кружат два охранника, и две уборщицы, и какие-то, бог его знает, администраторы-мерчандайзеры, и богато одетый народ начинает роптать, – тем более, что кассирша, надув губу, подносит товар к сканеру с жестами умирающего лебедя и с отвращением принцессы на горошине к несвежим простыням.

Вон, восточный парень в «Магнолии» за прилавком упоенно болтает на каком-то из тюркских языков по телефону. Мне всего-то нужна курица, а он болтает и минуту, и три, и, заметив меня боковым зрением, в смущении отворачивается. Когда я через администратора возвращаю его к работе, он взвешивает курицу, улыбаясь в тридцать два зуба, но не прекращая говорить по мобильнику, прижатому к щеке.

Улыбка его – от воспитания в Бухаре или Самарканде. Телефон у щеки – оттого, что он убежден, что здесь, в Москве, так принято.

Я специально подчеркиваю национальность (точнее, гражданство) современного московского продавца, но не затем, чтобы показать, что московский продавец – в наши дни профессия вахтовая (это очевидно). И уж тем более не затем, чтобы патриотично (а по сути – шовинистично) призвать запретить работать в России «понаехавшим тут».

Наоборот, я полон сочувствия и к парню с телефоном, и к кассиршам с черными равнодушными глазами. Исчадия ада для меня вовсе не они, а владельцы и управляющие «Перекрестка», «Магнолии», «Бахетле», «Азбуки вкуса» – да господи, любого российского сетевого магазина (и тьмы несетевых). Дьявол не стучит копытами и не пахнет серой. Нет, он хорошо одет (допускаю, что носит Prada), практикует фитнес, отлично выглядит, однако смысл его жизни – деньги. А люди – так, издержки, которые он минимизирует. А как, по-вашему, должен выглядеть и вести себя враг рода человеческого?

Про узбекских и таджикских продавцов я упоминаю затем, что приезжий – как губка. Не зная правил, порядков, привычек страны, куда он приехал, он вертит головой по сторонам и впитывает местный обычай. Обычная мимикрия иностранца. Это как в Париже – любой приехавший мужик на второй день умеет повязывать небрежно шарфик.

Так что я никакого открытия не совершил, констатировав, что современный российский сервис (любой: авто-, ресторанный, ремонтный, магазинный) – он попросту никакой. Его не интересуешь ты. Его даже не интересуют твои деньги, и отчаянный вопль, что ты больше сюда никогда – слышите: НИ-КА-ДА!!! – не придешь, он встречает с равнодушием российского судьи, которому требуется упаковать задержанного на митинге на основании полицейского протокола. Его кое-как интересуют свои деньги. Но желание доставить другому удовольствие, испытав гордость за профессию, ему не присуще. Это в Париже покупая днем бутылку сидра, можно услышать от кассирши лукаво-понимающее: «Приятного аперитива, месье!». А у нас – в лучшем случае с мертвым лицом произносимое: «Спасибо. За. Покупку. Приходите. Еще». Потому что если не скажешь – супервайзер оштрафует.