Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Дети, тусуйтесь, колбасьтесь и растопыривайтесь, вы – имеете право. Все прочие – отженитесь от них со своими экзаменами и зачетами.

Каждый раз, когда нужно заполнять графу «образование», меня тянет написать правду: «Московские пивные “Яма” и “Сосиска”» (споры до хрипоты о Ницше, Гумилев в самиздате). Или: «Давид Самойлов, Москва и Пярну» (он действительно учил многому, топая порой ногами и размахивая палкой: «Историческая истина конкретна! Век величайшего возвышения Монголии был веком величайшего унижения для России! В истории нет “хорошо” или “плохо”, но есть – “Кому хорошо?” “Кому плохо?”». Или: «Валерий Аграновский, Москва», потому что именно Аграновский, а не журфак учил меня технологии работы с текстом…

Нет, серьезно: почему мы признаем образованием лишь пять лет высшей школы? Вы не находите ханжеским общество, в котором, с одной стороны, уважаем Горький с его жизненными университетами, а с другой – человек без диплома человеком как бы не считается?

В моей компании есть парень, единственный из нас университета не кончавший. В 1990-х, когда в страну потекли компьютеры, он отучился на курсах «Майкрософта», прошел все тесты, подтянул английский, и сегодня работает IT-директором в международном банке, развлекая друзей рассказами типа: «А на третий день нам и в Австралии стало скучно, и решили мы сгонять на уик-энд в Шри-Ланку…»

Я свой диплом вообще доставал два раза в жизни. Первый – в районной газете «Заветы Ильича», второй – в Лондоне на Би-Би-Си и, честно говоря, не понимаю, зачем он нужен вообще.

Если критически важен уровень знаний и навыков – введите непрерывное, раз в год или в пять лет, тестирование. Не подтянулся боевой полковник пятнадцать раз на перекладине – в отставку, ошибся терапевт с выбором лекарства – на переучивание; Акела промахнулся – на покой.

Образование – непрерывно, непрерывен и контроль, – почему должно быть по-другому?

Кажется, это единственная теория, которую Министерство образования не решается обсуждать публично – но это одна из самых популярных теорий, реализуемых на практике.

Наличие военной кафедры в институте перекашивает структуру, спрос и предложение среди мальчиков, как перекосила бы ботик Петра, будь на него поставлена, чугунная мортира.

Можно сколько угодно говорить о реформах армии или угрозах обороноспособности страны, но любой восемнадцатилетний мальчик знает, что армия от тюрьмы отличается лишь сроком да отсутствием вины. Лучше уж пять лет провести на свободе, с полноценной личной жизнью, с достаточным запасом времени для обдумывания профессии, пусть даже в нелюбимом институте – чем ходить строем, трястись год при виде старослужащих и зарабатывать язву.

В том, что ситуация с армией не меняется я, кстати, виню Министерство обороны в последнюю очередь. Армейский статус-кво поддерживается самим обществом, которое устраивает игра в жмурки: вслух мы говорим, что армия нужна и что денег на оборону жалеть не следует (приписываемую Наполеону фразу, что общество, которое не кормит свою армию, вынуждено кормить чужую, цитирует любой дурак, который потому и дурак, что не знает, что время наполеоновских войн прошло, и не помнит, чем кончил Наполеон) – а на деле отмазывает от армии сыновей всеми средствами. Будь иначе – общество прокатило бы на президентских выборах любого, кто не пообещал бы рекрутский забрив отменить.

И, значит, образование как синоним ухода от армии по-прежнему в нашей стране будет существовать.

Подвожу черту.

Я мало верю в радикальные перемены в системе образования: она инертна и консервативна.

Но еще меньше я верю в то, что послушное следование ее коридорчикам и чуланчикам, прилежная учеба и дисциплина приведут в жизни к хорошему результату, какую бы форму ни принимал этот результат.

Иногда систему надо дурить.

Иногда – бороться.

Иногда – использовать.

Те образовательные концепции, которые я, как мог, описал, есть способы добиться результата внутри системы, слабо ориентированной на результат.

Систему трудно разрушить, но можно не лгать себе и близким.

Перед поступлением в институт важно знать, какой тип образования он реально дает: то есть, как минимум, иметь информацию, каков процент трудоустройства среди выпускников, сколько из них работают в частном и государственном секторах, какую зарплату получают спустя год, три и пять лет, многие ли работают по специальности, владеют ли иностранными языками и т. п.

Если Минобраз не может обязать ВУЗы эти данные публиковать, то пусть хоть закажет исследование на тему.

А пока его нет – господа родители, дайте почитать эту статью своим детям.

Господа дети, дайте почитать эту статью своим преподам.

А вы, господин министр образования, попробуйте возразить по существу.

2004

На концерте в Малом зале филармонии – в Петербурге на Невском – напал кашель. Кто хоть раз испытал, тот поймет. Тем более – концерт фортепианный. Комкая воздух в трахеях, я в поту дожидался паузы между руколомным Дебюсси и хрестоматийным Шуманом, и вот – ура.

У меня было хорошее настроение. Я выпил шампанского. Я был прилично одет. Мишель Шаплен – лучший исполнитель Дебюсси в мире. Именно в такой последовательности. К тому же, наконец, я прокашлялся.

И тут сосед, который был, несомненно, интеллигентен, бит жизнью, беден и знал про импрессионизм в музыке куда больше меня, с ненавистью прошипел, что надо пить таблетки, и что не надо ходить на концерты, и что пользоваться надо платком, и что постыдился бы я.

Я вскипел, невероятно расстроив жену, которая сто раз говорила, что в таких случаях отвечать нужно скромно: «Спасибо, что вы напомнили мне, что я нахожусь в культурной столице России». И не выглядеть идиотом.

Знаю, да.

В Петербурге глупо разъяснять, что стремление учить, поучать, лечить – есть первейший признак советскости или, по крайней мере, неевропейскости. В Лондоне, где я жил последнее время, кашляющего соседа будут либо терпеть, либо от него отсядут, либо предложат какой-нибудь Strepsils.

В Петербурге бедность, неуспех чаще, чем где бы то ни было, проявляются в агрессивной защите своей территории. Здесь нувориш на «Хованщине» – объект исключительно анекдота. Здесь чаще, чем где-либо, защищают право быть неуспешным. Сирым. Убогим. Начитанным. В очках, вышедших из моды лет двадцать назад. С придыханием говорящим «культура». Собирающим непременную дань ощущения неполноценности со всех, кто на иномарке, но Пушкина не читает. Пушкина не отдадим-с. Наш-с. И руки, если сунут, отобъем-с.