Олесь Бузина - Воскрешение Малороссии

Весь же государственный аппарат Крыма, получавший жалованье, насчитывал только 152 человека. Остальные должны были добывать пропитание, как умели, но не забывать делиться с верхушкой.

Главная ударная сила ханства — Ногайская орда — кочевала в степях севернее Перекопа. При этом она оставалась самой бедной прослойкой крымского народа. Те татары-людоловы, которые фигурируют в украинских романах, — это как раз ногай. Даже антропологически они сохранили древний монголоидный тип. А татары, поселившиеся непосредственно в Крыму, в результате смешения влили в себя кровь древнего дотатарского населения полуострова и славянских пленников.

Работорговля — не изобретение крымского хана. Задолго до него этим же ремеслом занимались итальянцы, жившие в Судаке и Кафе. Хан только отобрал у них этот промысел. А рядовых кочевников и просвещенные европейцы, переживавшие эпоху Возрождения, и сменивший их дикий потомок Чингиса использовали как орудие — наподобие гончих псов.

Это было настолько сильное государство, что даже Запорожская Сечь временами оказывалась в его власти! О том, что запорожцы жили под властью хана после того, как сдуру поддержали Карла XII, многие знают.

Но ведь была в истории Сечи страница еще позорнее. Причем в самое время ее расцвета — то самое, когда жил Иван Сирко — «Урус-шайтан», наводивший страх на мусульман. Кстати, его татарское прозвище, в переводе означающее «русский черт», доказывает, что в XVII веке население Украины называло себя именно русскими, а не украинцами. Иначе писался бы он «Украин-шайтаном»!

Сирко был последовательным врагом Крыма, за исключением тех моментов, когда договаривался с ним по политическим соображениям и из-за вражды к полякам, продолжая, таким образом, внешнеполитический курс Богдана Хмельницкого в начале его правления. Но была на Сечи еще одна партия — протатарская. В августе 1668 года она победила и протолкнула на должность кошевого некоего Петра Суховея. А тот ПРИЗНАЛ протекторат крымского хана над Сечью — перефразируя советскую формулу о Переяславской Раде, «осуществил вековечную мечту о подчинении татарскому народу». Увы, глава об этом позоре в украинских учебниках отсутствует!

Я же в очередной раз благодарно вспомню имена славных «екатерининских орлов» — Румянцева, Суворова и Потемкина, навсегда покончивших с тем, что еще недавно гордо именовало себя «Великим ханом великой орды и престола Крыма и степей Кыпчака», что в оригинале звучало: «Улуг Йортнинг, ве Техти Кырыининг, ве Дешти Кьшчак, улуг хани». Не понимаете? А ведь не будь Российской Империи, это вполне могло быть вашим государственным языком. Точнее, «державною мовою».

Юбилей разграбления Умани в 2008 году в Украине не праздновали. Оно и понятно — вырезав в этом городке две тысячи поляков, евреев, униатов, а заодно и подвернувшихся под руку православных (гулять, так гулять!), гайдамаки не подозревали, что поступили «неполиткорректно».

Правда, один остроумец заметил, что тогда еще не существовало понятия «права человека».

Это, дескать, несколько извиняет жестокость и гайдамаков, и прочих борцов за народ радикальными методами, живших в далеком прошлом.

По моему же мнению, дело не в наличии или отсутствии юридических терминов, и в 1768 году, и значительно раньше хорошо понимали, что такое милосердие и чем оно отличается от зверства. Кровавые подвиги Зализняка и Гонты и не менее лютая расправа над ними показывают, до какого остервенения могут дойти люди в том месте, где столетиями накапливается национальная, религиозная и социальная несправедливость, которую власть имущие и их прислужники упорно не хотят замечать.

Примерно так же, как в Речи Посполитой при ее последнем короле, когда произошла Уманская трагедия, пухнет эта несправедливость и в современной Украине. А потому память о гайдаматчине по-прежнему актуальна. Пусть помнят! И пусть боятся новых гайдамаков!

Уже после подавления восстания его главного предводителя, называвшего себя «полковником Зализняком», но при этом не умевшего даже подписаться, допросили в канцелярии Каргопольского карабинерного полка. «Из местечка Умны, — поинтересовались у него следователи, — ты и сотник Гонта с командами почему на здешнее место, на котором вы с казаками взяты под караул, выступили? » И получили ответ, замечательный в своей откровенности: «Из местечка Умны я и сотник Гонта вышли потому, что от великого побитого народу жить было не можно»...

Иными словами, от разлагающихся трупов стоял такой смрад, что гайдамаки не смогли даже толком отпраздновать «победу». Да и назвать ее победой, если честно, не поворачивается язык. Писатели эпохи романтизма, в том числе и наш Шевченко в поэме «Гайдамаки», любили изображать те события яркими живописными красками, придавая им накал и эффектную картинность. А вот что свидетельствуют показания непосредственных участников.

Ответ Зализняка следствию опубликован в изданном крошечным тиражом еще в 1970 году сборнике документов «Гайдамацький рух на Україні в XVIII ст.». Его никто не читает. А напрасно. Никаких описаний настоящих штурмов и битв не смог привести даже Зализняк. Он рассказал, что родился в «Полской области Чегиринской губернии в местечке Медведевке», а потом после смерти отца «пошел в Запорожскую Сечь тому уже назад пятнатцат лет», откуда направился в Матреновский монастырь. Перезимовав там и собрав партию в 70 человек запорожских и прочих беглых казаков, Зализняк в апреле 1768 года (точного дня допрашиваемый не смог вспомнить) выбрался на промысел и первым делом перехватил под Жаботином отряд из пятидесяти шляхтичей-конфедератов, «ис коих заколото человек до сороку».-

Получается, что на этом этапе «народный герой» ситуативно воевал на стороне польского короля Станислава Понятовского, против которого выступили эти конфедераты. Впрочем, он вряд ли об этом задумывался. Что король, что шляхетские оппозиционеры — для него был один хрен. Но так как после первого успеха к Зализняку из разных мест сбежалось около тысячи человек с оружием («а откуди оние пребивали, о том знать не могл»), то он решил попытать счастья под Уманью.