Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Из всех опасностей, нависших над жителями Парижа, ни одна не была столь близкой в эту среду, как растущая нехватка оружия и боеприпасов. В Префектуре полиции боеприпасов оставалось лишь на несколько часов боя, несмотря на то что по подземным проходам от метро запасы были несколько пополнены. Полковника Роля, находившегося на своем подземном командном пункте «Дюро», осаждали мольбами об оружии и боеприпасах, молили о том, чего у него совершенно не было. Роль проклинал своих соперников-голлистов, будучи уверен, что они так и не передали его срочные обращения к Лондону за оружием.

Но в это утро исполнению желаний Роля помешали не махинации голлистов. Генерал Пьер Кёниг отдал приказ, как сам себе и обещал, о массированной заброске оружия в город, которую накануне в последний момент отменил. 130 самолетов эскадрильи «Карпетбеггер», доверху загруженные тысячами единиц оружия и боеприпасов, в которых отчаянно нуждался Роль, были готовы взять курс на Париж. Удерживало их лишь одно: враг более непримиримый, чем любой политический соперник, — туман, густой, непроницаемый английский туман. С самого рассвета он приковал самолеты полковника Хефлина к взлетной полосе в Харрингтоне. Хефлин уже отчаялся когда-либо вылететь на это задание.

Стоявший рядом зеленый ВЧ-телефон зазвонил. В Лондоне, в штабе генерала Пьера Кёнига, только что стало известно, что 2-я бронетанковая дивизия получила приказ наступать на Париж. Для заброски оружия не оставалось никаких оснований. Пьер Кёниг отдал приказ вновь отменить операцию «Нищий», на этот раз навсегда. Через несколько минут солдаты Хефлина начнут разгружать 130 самолетов. Пилоты эскадрильи «Карпетбеггер» все же выполнят необычное задание в Париже, но тремя днями позже, 26 августа. Правда, вместо ручных гранат и пулеметов, в которых так нуждался Роль, они доставят мешки с углем и продуктами.

С рассветом, словно пара гигантских змей длиной в 13 миль, две колонны 2-й бронетанковой поползли по холмистым полям Нормандии, устремляясь под проливным дождем к осажденному Парижу. Буксуя и скользя на мокрых и узких дорогах, сотрясая дубовые балки попадавшихся на пути нормандских ферм, красочный, ликующий караван из 4000 машин и 16 000 солдат дивизии упорно продвигался к столь желанной столице.

Из открытых люков танков и бронемашин выглядывали красные пилотки марроканских спаги, алые помпоны французских морских пехотинцев, элегантные черные береты солдат Чадского полка. Вдоль дорог нескончаемой живой цепью стояли нормандские крестьяне. Они подстегивали военных, бурными овациями встречали трехцветное знамя и Лотарингский крест, которые несли на себе «шерманы» и «ГМСы», приветствовали белые буквы на башнях танков, буквы, обозначавшие названия других битв Франции: « Марна », «Верден » и « Аустерлиц ».

Не обращая внимания на жгучую боль в глазах от колючего дождя и выхлопных газов, распаленные водители танков, бронемашин, полугусеничных машин и грузовиков 2-й бронетанковой напрягали все силы, чтобы удержать буксующие машины на скользкой дороге, не выпасть из сомкнутых колонн, помочь этой грузной массе брони преодолеть те мили, которые отделяли их от Парижа.

От бронемашин в голове колонн до громоздких тягачей в арьергарде вся дивизия была наэлектризована от предвкушения, от почти истерической радости при мысли, что на этот раз они едут прямо в Париж.

Жан Рене Шампьон, француз из Мексики, направлявшийся домой в столицу, которой никогда не видел, то и дело переводил взгляд с тыльной стороны двигавшегося впереди танка на медленно опускающуюся белую стрелку масляного манометра. Шампьон знал, что, как только стрелка пересечет красную черту, его мечте об освобождении Парижа не суждено будет сбыться. В эту дождливую среду он, как и почти все в колонне, боялся лишь одного: отстать от остальных из-за поломки.

Для многих из этих возбужденных людей, с неукротимой энергией рвавшихся вперед, стремительный бросок по мокрым полям Франции был сопряжен с воспоминаниями или надеждами увидеть любимое лицо всего через каких-нибудь несколько миль. Лейтенант Анри Карше за ветровое стекло своей полугусеничной машины воткнул фотографию. То была фотография малыша, четырехлетнего сына Карше, которого он никогда не видел. Карше хотел быть уверен, что узнает его с первого взгляда.

В голове одной из дивизионных колонн наводчик противотанкового орудия «Симун» Робер Мади вздрогнул при виде открывавшегося его глазам зрелища. Среди моря пшеницы Мади увидел маячившие впереди величественные шпили Шартра. Затем ему в голову пришла другая мысль. «Что это они? — подумал Мади. — Пшеница до сих пор не убрана» [27].

Для капитана Алена де Буассье, тридцати лет, командира роты охраны Леклерка, вид многоэтажного силуэта Шартра означал нечто большее, чем историю. Для Буассье это был дом. За собором, на берегу Эра, в красивом коттедже, где он не был пять лет, жили родители Буассье. Нажав на педаль газа, Буассье выскочил на своем джипе на обочину дороги и обогнал наступающую колонну. Он пролетел по городу, мимо собора, в конец бульвара Шарль-Пеги. Там он одним махом выпрыгнул из джипа и помчался на берег, к мосту, по которому мог попасть к дому своих родителей. Резко повернув, он увидел перед собой мост, вернее то, что от него осталось, — несколько искореженных конструкций со свисающими обломками бетона. На другой стороне реки стоял дом. Его крыша была снесена, боковые стены разрушены, и лишь изувеченный фасад, словно декорация для съемок, по-прежнему стоял. Это был его дом.

Убитый горем Буассье бросился к соседке. Немцы, сообщила она, эвакуировали из этого района всех, в том числе его родителей; затем они взорвали мосты, а с ними и большинство домов вдоль реки. На мосту перед его домом, продолжала она, немецкий командир установил дополнительное количество торпед, «чтобы мадам де Буассье знала, как иметь сына, который служит у де Голля».

Молча созерцая руины, Буассье вдруг с ужасом подумал: «Боже мой, если они сделают то же самое в Париже, то какую трагедию увидим мы завтра!»

В течение двенадцати часов человек, доставивший послание, которое могло бы избавить Париж от участи Варшавы и Сталинграда, проходил такую же серию проверок и допросов, какой подвергся днем ранее Роже Галлуа. И вот теперь на той же взлетной полосе в Нормандии, на которой генерал Брэдли накануне вечером отдал приказ Леклерку выступать на Париж, Рольф Нордлинг передал послание американскому генералу.

Сдвинув шлем на лысеющий затылок, Брэдли молча слушал шведа. Немецкому генералу, коменданту Парижа, сообщил ему Нордлинг, приказано разрушить город. Он еще не начал его выполнять, но, предупредил Нордлинг, «сейчас он загнан в угол» и, если нынешняя ситуация будет сохраняться долго, вынужден будет поступить в соответствии с приказом. Немец считает, что его могут сместить с должности. По-видимому, он хочет, чтобы союзники прибыли в город до того, как он получит подкрепления или начнет выполнять приказ.