Михаил Задорнов - Поцелуй ведьмы. Часть 1

Вот как всё поменялось за двадцать лет! Тот давнишний таёжный умелец эти удобства вырезал в пнях бесплатно, чтобы людям было не так кисло потягивать кислое пивко. А теперь даже необработанные пни в дизайнерских крутых салонах Москвы можно купить по 200 евро за пень. Зато каждый из пней будет преподнесён продавцом-менеджером как супермодный бренд крутого дизайнера. Только истинный «пень» на подобную покупку способен.

Тут я должен уточнить вот что… Чуть более двадцати лет я помнил только эти ничего не значащие моменты, пунктирно вырванные из того мистического вечера. А потом, словно кто-то навёл курсор на строчку «Удалённые файлы», кликнул мышкой и выудил из корзины моей памяти всё-всё до мельчайших подробностей. Где, когда и почему ожило это воспоминание, я расскажу позже.

А пока вернёмся к тому вечеру, когда в избе старикана-правдолюбца я готовился к не запланированному командировкой свиданию в самой прикольной пивной заамурской тайги с белокурой внучкой местного колдуна, которого боится вся округа, включая зэков и партработников.

Зеркальце в комнате было одно размером с фотографию три на четыре. Глядя в него, можно было побрить только фрагменты лица. Я же пытался разглядеть всего себя. Цирковой номер! Хотя зачем мне это надо было делать, я до сих пор не понимаю, ведь у меня была только одна брезентовая стройотрядовская курточка и одни джинсы.

Ботинки я мог помыть в любой местной луже или ополоснуть водой из колодца. Но как привести в порядок всё остальное? К примеру, те же джинсы с пузырями на коленках? В общем, «окультурив» себя: застегнув стройотрядовку на все пуговицы для элегантности и натянув джинсы повыше для стройности, я отправился на свидание с почти купринской Олесей.

Когда-то мой друг Аркадий Арканов шутил про советских писателей-юмористов, которые начали читать со сцены в концертах свои произведения наравне с артистами, но, в отличие от артистов, почти ни у кого из них не было приличного костюма: «Им даже готовиться перед выходом на эстраду не надо — перхоть с пиджака стряхнул и пошёл!»

Солнце занырнуло в кроны таёжных великанов, и тайга начала пугающе чернеть. Комары-вампиры тут же оживились. Время свидания наступило.

Её звали Света.

Вроде как для завязки разговора она спросила меня, о чём я буду писать свой очерк? Я повторил уже почти заученный ответ, что прежде всего мой очерк будет благожелательнымпо отношению к староверам. Ведь я был потрясён тем, что увидел их в деревне. У Куприяна Кондратьевича 156 правнуков! Жёны и мужья не изменяют друг другу, живут в согласии! Разве можно такое представить себе в Москве? Актёры, писатели, режиссёры учат других, как надо жить, а сами при этом нарушают почти все заповеди сразу: злословят, сквернословят, изменяют, врут, лицемерят, подличают, сводят друг с другом счёты, обижаются, мстят, завидуют… Им бы всем поучиться жить у наших русских крестьян! В староверческой деревне не может возникнуть спора на тему: можно женщинам делать аборты или нет? Это же убийство детей! А у большинства городских, наоборот, даже мысли не возникает, что это грех.

Всеволод Сысоев оказался ой как прав — в той командировке я увидел, как много на нашей родной земле осталось порядочных людей. Только их редко показывают по телевизору и о них не пишут в газетах. Они не на поверхности, потому что… мы хорошо знаем, что обычно на поверхности!

Пройдёт много-много лет, и благодаря тому путешествию я сделаю вывод, что если наше крестьянство будет уничтожено, то неоткуда будет черпать порядочных людей. Бизнес, в отличие от земли-матушки, таких не воспитывает. Поэтому меня каждый раз передёргивает, когда по телевидению сегодняшние лидеры, они же вожди, они же рулевые, борются за развитие бизнеса, а не земледелия. Помогают банкирам, а не крестьянам.

Конечно, в тот вечер Светлане я выдавал свои мысли не такими жёсткими формулировками.

Более всего я завёлся, пересказывая ей наши беседы с Куприяном Кондратьевичем. Я ведь действительно был поражён тайнами, которые скрываются в русских словах. Слова «этимология» я тогда толком и не понимал. Тем более не догадывался, что «народная этимология» зачастую правдивее, нежели научная. Ведь признанные лингвисты и этимологи не очень прислушиваются к мнению народа. Они переписывают друг друга, перекраивают прочитанное у коллег на собственный лад, печатают вновь скомпилированные статьи в неизвестных малотиражных научных журналах, поэтому умничают так, что их не может понять простой человек, а значит, и сами не понимают, что пишут. Да, они считаются при знанными, но народ их не знает. При знаны они лишь самими собой.

Светлана попросила меня привести какой-нибудь пример из того, о чём поведал Куприян Кондратьевич. Помимо уже упомянутых в предыдущей главе я вспомнил ещё нескольких слов-заповедей, которые не успел записать за медовухой:

« ненавидеть» — не видеть, « зависть» — зависимость, а « грех» и « горе» — из одного гнезда « гр», то есть будешь грешить — горе неминуемо. И, конечно же, « гордость» — « достать горе»! Какое предупреждение: «Будешь жить гордыней — достанешь горе!»

Светланка — так я стал её звать после третьей кружки пива! — слушала меня, постепенно хмурясь:

— А ты чё, журналист, этого не знал?

— А ты чё, знала?

— Тебе нельзя об этом писать!

— С чего вдруг?

— У тебя защиты нет, а это знания сильные… У тебя мозг не готов, увлечёшься, узнаешь столько, что сам не рад будешь.

— Это мой мозг не готов?! — Я не то что разозлился, я разъярился и стал похож на банального хвастливого пацана в подворотне. — Да я… да я… да я, между прочим, форсунку изобрёл для форсажной камеры сверхзвукача! С тангенциальным впрыском топлива и абляционным покрытием.

— Ты сейчас зачем так сквернословишь?

В отличие от моего отца, она не впечатлилась этой почти песней с припевом. Более того, посерьёзнела, посмотрела поверх моей головы очень внимательно, словно пыталась на ней разглядеть нимб.