Дмитрий Валовой - Человечество: вчера, сегодня, завтра

Рузвельт начал характеризовать сверхмонополии как монстров. Возникло новое понятие « морганизация» — сплав мощных частных банков и целых отраслей промышленности. В результате масштабных слияний не только появлялись новые безработные, но и гибли многие достаточно крупные и производительные фирмы, задавленные сверхмогучими финансовыми силами. Судья Гарлан выразился весьма отчетливо: «Корпорации, направляемые полностью законами жадности, угрожают устойчивости наших институтов».

Рузвельт надеялся на помощь с левой стороны политического спектра, и либералы поддержали Белый дом как лидера битвы против монополий. Газеты начали писать о том, что никогда эта борьба со спесивыми «хозяевами жизни» не была такой страстной и целеустремленной, что федеральная власть встала против подконтрольного акулам бизнеса порядка жизни. Как писал историк Эдмунд Моррис, «общественный пессимизм не видел просвета в тирании богатства».

Вечером 18 февраля 1902 года Морган принимал гостей в своем большом доме на Мэдисон-авеню, когда ему сообщили о решении Рузвельта применить против одной из его компаний — «Нозерн секьюрити» — антимонопольное законодательство. Морган, вернувшись к гостям, начал жаловаться на то, что человек такого социального происхождения, как Рузвельт ведет себя вовсе не как джентльмен. Мол, президент обязан был посоветоваться с ним — джентльмены всегда могут договориться, можно было спокойно распустить компанию, если она кому-то мешает.

Морган предпринял все возможное, чтобы предотвратить панику на фондовой бирже, и, чтобы хоть немного ослабить удар, начал скупать акции. В то время как газеты превозносили Теодора Рузвельта, как «Давида с дубиной», вышедшего на бой с корпорациями, 21 февраля 1902 года Дж. П. Морган с семью ближайшими партнерами прибыл в Вашингтон. Здесь, в отеле «Арлингтон», он собрал своих ближайших соратников во главе с сенаторами Чонси Депью — «пиратский клуб», по словам Моргана. Настроение у всех было отвратительным («черным», по определению одного из присутствующих). В 10 часов утра последовал звонок из Белого дома от президента. Тринадцать «пиратов» сели в автомобили (вспомним, то был 1902 год) и траурной процессией отправились на Пенсильвания-авеню, 1600. Дистанция была в четыре квартала, но шел сильный снегопад.

Президент встретил их с нарочитой вежливостью, Рузвельт чувствовал, что перейден некий Рубикон: двое суток назад эти влиятельнейшие в стране люди были на его стороне, теперь между ними пролегла полоса отчуждения. И угроза сплотила их, его новых противников, — они стояли плечом к плечу. Эта когорта была готова на многое, чтобы сохранить свое доминирование в стране. Рядом с Морганом и Рокфеллером стояли Перкинс, Депью, Стил, Хана, Кассат, Рут. Морган не верил, что этот молодой президент в его, Моргана, Америке пытается диктовать ему, Моргану, условия его деятельности.

Президент ничего у него не просил, и это удивляло. Полагая, что президент играет на публику, Морган на следующий день, 22 февраля, стал добиваться встречи тет-а-тет. Сразу после встречи президент сказал: «Это наилучшая иллюстрация мыслительного процесса Уолл-стрит — Морган не мог сдержаться и смотрел на меня как на конкурирующую организацию, намеревающуюся посягнуть на его богатство».

Морган искренне недоумевал, почему федеральная администрация не попросила его исправить нежелательные ей места в статусе нового треста. Президент отвечал: «Именно этого мы и хотели избежать». Морган: «Если мы что-то сделали неправильно, пришлите своего человека к моему, и они все наладят». Рузвельт: «Мы не будем этого делать». Морган: «Вы что, собираетесь предпринять наступление на стальной трест и другие мои компании?» Рузвельт: «Пока нет, до той поры, пока не обнаружим, что они делают нечто, что мы считаем неправильным».

Рузвельт проявил характер первым — после Линкольна — из президентов индустриальной Америки, так непохожей на «демократию» Вашингтона и Джефферсона. Именно Теодор Рузвельт изменил гигантский поток индустриально-политической мощи «позолоченного века». Он придал новое дыхание, новую силу демократической волне. Своим отрицанием буквального слепого следования требованиям Дж. П. Моргана и компании Рузвельт показал зрелость политического руководства. «Полное отсутствие правительственного контроля привело к поразительному росту корпораций, — писал Рузвельт. — Ни в одной другой стране не было такого всевластия тех, кто обладает гигантскими состояниями. Правительство практически бессильно. Из всех форм тирании наименее привлекательной и самой вульгарной является тирания неприкрытого богатства, тирания плутократии».

Адвокаты Моргана взмолились о милости: глава дома должен избежать допроса при публике. Морган, с их точки зрения, был национальным достоянием и олицетворял национальное достоинство. Бесполезно. Подписанное 10 марта министром юстиции Ноксом предписание обязывало Дж. П. Моргана и Дж. Хилла явиться в суд. Летом 1902 года Теодор Рузвельт говорил в Филадельфии: «Неверно говорить людям, что у нас нет достаточной власти для решения подобной проблемы — контроля над огромными индустриальными компаниями сегодняшнего дня. У нас есть необходимая власть, и мы найдем верный путь». Президент верил, что сможет пробудить нацию от спячки, от пассивного восприятия несправедливости жизни и восстановит те времена, когда президентами были подлинные пророки и политики, а не мелкие ловцы привилегий. Рузвельт хотел сотрудничества в рамках решения общих для всего класса задач — приведения в порядок всей системы власти правящей элиты. Рузвельт считал, что правительство в интересах возвышения страны и поддержания своего господства может сделать больше, являясь координатором деятельности бизнеса, а не послушным регистратором.

Борьба правительства с господством корпораций не была последовательной и решительной. В итоге в 1932 году экономическую жизнь определяли 600 концернов, на долю которых приходилось 2/3 промышленности. Остальная треть оставалась на долю мелких предпринимателей. И тем не менее, когда разразился мировой экономический кризис, президент США Гувер решительно защищал старый добрый «порядок» и не допускал вмешательства государства в экономику. На президентских выборах своего конкурента Франклина Рузвельта Гувер обвинил в приверженности к марксизму и социализму.

Это противоречило убеждениям Рузвельта, но он не хотел быть причисленным и к капиталистам, так как прекрасно понимал антагонистическое противоречие между интересами капиталистов и простого народа. По его мнению, президент должен быть поверенным community of interest (сообщества интересов).