Ахмед Рушди - Шаг за черту

Пересечение языковых, географических и культурных рубежей; поиск потайных проходов в границе между миром вещей и поступков и миром воображения; снижение невыносимых барьеров, созданных жандармами мыслительного процесса (такие есть в любой точке мира), — все эти мотивы не были выбраны мной из интеллектуальных или художественных соображений, но изначально заложены в основу литературной концепции, продиктованной мне событиями моей жизни.

Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы и искусства. В 2007 году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в 2008 году Рушди вновь был признан лучшим среди всех лауреатов Букеровской премии за 40 лет ее существования и удостоен почетного приза.

Индиец, живущий в Англии и пишущий на английском языке, Салман Рушди известен прежде всего как блестящий романист. В книгах Рушди серьезное органично переплетается с развлекательным, историческая основа с вымыслом, а европейские мотивы с прихотливыми мелодиями его родины.

«Шаг за черту», поражающий разнообразием тем и интонаций, представляет Рушди в ином качестве — как мастера эссе. И о чем бы он ни писал — о кино ли, футболе или политике, — это стоит прочесть.

Свой первый рассказ я написал в десять лет, когда жил в Бомбее. Назывался он «Над радугой». Рукопись состояла из примерно дюжины страниц, старательно отпечатанных на папиросной бумаге секретаршей отца, и все они случайно потерялись в наших бесконечных переездах между Индией, Англией и Пакистаном. Незадолго до своей смерти (в 1987-м) отец вдруг объявил, что нашел мой рассказ в какой-то старой папке, но, несмотря на все просьбы, так мне его и не отдал. Я часто потом думал об этом. Может быть, отец на самом деле ничего не находил, а значит, поддался соблазну сочинить сказку, последнюю из многих, которые он мне рассказывал. Или нашел, но оставил себе как талисман, как напоминание о прежних временах, как сокровище, причем не мое, а свое — волшебный горшочек с ностальгическим золотом отцовской любви.

Самого рассказа я толком не помню. Он был про десятилетнего бомбейского мальчика, который в один прекрасный день случайно нашел начало радуги — место, вечно от тебя ускользающее, как горшочек-с-золотом, и столь же манящее. Радуга оказалась широкой, как тротуар, и устроенной на манер огромной лестницы. Мальчик, разумеется, начинает по ней карабкаться. Почти все его приключения я забыл, помню только, что он встретился с говорящей пианолой, самым немыслимым образом соединившей в себе черты Джуда Гарланд, Элвиса Пресли и закадровых певцов в индийском кино. Рядом с иными из этих авантюр «Волшебник страны Оз» выглядел бы сплошным натурализмом.

Наверное, мне очень повезло с моей плохой памятью (или «позабывчивостью», как говорила моя мать). Как бы то ни было, то, что важно, я обычно не забываю. Помню, первым произведением на меня повлиявшим был «Волшебник страны Оз» (фильм, а не книга — ее я в детстве не читал). Более того, помню, когда зашла речь о том, не отправить ли меня учиться в Англию, я так разволновался, словно мне предстояло путешествие по радуге. Англия казалась местом не менее сказочным и заманчивым, чем страна Оз.

Волшебник, правда, имелся тут же, в Бомбее. Мой отец, Анис Ахмед Рушди, был для нас в детстве родителем просто волшебным, но, обладая взрывным характером, любил бушевать, извергать громы и молнии, пыхать, как дракон, огнем и дымом — в общем, уподобляться Волшебнику страны Оз, Великому и Ужасному, первому чародею экстра-класса. А потом, когда покровы пали и нам, его отпрыскам, открылась (как и Дороти) вся правда о проделках взрослых, то мы, как и она, с легкостью поверили, что наш волшебник очень плохой человек. Мне нужно было прожить полжизни, чтобы понять: apologia pro vita sua [1] Апология своей жизни (лат.). Великого и Ужасного в равной мере подходит и моему отцу, он тоже был хорошим человеком, но очень плохим волшебником.

Я начал с этих семейных воспоминаний потому, что «Волшебник страны Оз» — фильм, действие которого основано на несостоятельности взрослых, даже хороших. В первых же его эпизодах взрослые оказываются слабаками, и девочке приходится самостоятельно заботиться о себе (и о своей собаке). И вот ирония: с этого момента начинается ее взросление. Путешествие из Канзаса в страну Оз представляет собой ритуальный переход из мира, где тетушка Эм и дядюшка Генри, заменившие Дороти родителей, бессильны ей помочь, когда нужно спасти песика Тотошку от мерзкой мисс Галч, в другой мир, где все окружающие одного с ней роста и где к ней относятся не как к ребенку, а как к настоящей героине. Новый статус, конечно, достается ей случайно, поскольку дом Дороти сам, без ее участия, раздавил Злую Колдунью Востока, но к концу она и впрямь вырастает, так что ей становятся впору башмачки, точнее, знаменитые рубиновые туфельки. «Кто бы мог подумать, что девчонка вроде тебя способна разрушить мою прекрасную мерзость?» — стонет Злая Колдунья Запада, истаивая, уступая ребенку преимущество не только в росте, но и во всем остальном. Злая Колдунья Запада «растет вниз», а Дороти растет вверх. На мой взгляд, это куда более убедительное объяснение того, почему Дороти получила власть над рубиновыми туфельками, чем сентиментальная чушь, которую изрекает невыносимо слащавая Добрая Волшебница Глинда, а потом повторяет сама Дороти в приторной концовке, противоречащей, на мой взгляд, анархическому духу фильма. (Подробно об этом позднее.)

Поскольку мисс Галч задумала сжить со свету песика Тотошку, а тетя Эм и дядя Генри бессильны ей противостоять, Дороти решает, как случается с детьми, убежать из дома. Поэтому ураган она встречает не в убежище с домочадцами, а снаружи, и ее уносит в такую даль, о какой она и не помышляла. Тем не менее в стране Оз, вновь столкнувшись со слабостью, на сей раз слабостью Волшебника, она не бежит, а вступает в противоборство — сначала с Колдуньей, а потом и с ним. Фильм выстроен симметрично, и бессилие Волшебника перекликается со слабостью родных Дороти; но дело в том, что Дороти в этих случаях ведет себя по-разному.