Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга]

— Пряхин попросил заказать тебе пропуск. Он сидит в кабинете № 52, дальше по коридору. А здесь кабинет Ревенко.

Деревенских сразу видно. Из-за волнения и непривычной обстановки я не расслышал произнесенную фамилию и переспросил:

— Гиренко? Так он сюда переехал? Неужели и остальные секретари здесь?

Викторов, опасливо покосившись на уничтожавшего бумаги человека, досадливо повторил:

— Здесь сидит Ревенко Григорий Иванович!

Ах вот в чем дело! Ревенко ведь новый руководитель аппарата президента. Вместо арестованного Болдина. Провинциал несчастный! Тебе не по кремлевским кабинетам ходить, а по загуменью шастать.

Подошел к кабинету № 52. Дернул за ручку — заперто. Пришлось подождать. Наконец заслышал шаги по коридору. Пряхин. Отношения у нас неплохие.

Пряхин уже успел позвонить Бутину — заведующему общим отделом аппарата президента. Когда-то Бутин работал в общем отделе ЦК. Я с ним лично не знаком, но по телефону общался не раз, особенно перед пленумами, договаривались о стенограммах для печати. Переговорил Пряхин предварительно и со Львовым — заместителем руководителя группы писем и приема граждан аппарата президента, где давно искали журналиста на должность заведующего сектором.

При мне Пряхин снова позвонил им по второй «вертушке». Окончив разговор, сказал мне:

— Понимаешь, елки-палки, какие дела. Львов говорит, что прием новых людей в аппарат президента приостановлен— разрабатывается новая структура президентской канцелярии. Придется подождать. Но все равно ты завтра позвони ему.

Рассказал немного о путче. Он был с семьей на даче в Успенском. В понедельник, девятнадцатого августа, ему позвонили с телевидения друзья (до прихода в ЦК Пряхин работал заместителем председателя Гостелерадио СССР). Они предупредили, чтобы он прятался. Вроде была слежка за его машиной, когда он ехал домой.

— Думал, что придет другая машина, нет, оказалось, из нашего гаража. Облегченно вздохнул. Набор книги Раисы Максимовны «Я надеюсь» в первый же день путча рассыпали. Но сейчас она выходит. Уже вроде продается.

Рассказывал еще какие-подробности, о них я вспомню попозже, сейчас речь не об этом.

В общем, побалакали мы с ним полчаса, и я распрощался. Пропуск отметил Викторов.

— Ну как, удачный разговор?— поинтересовался он.

— Да как сказать, — неопределенно ответил я.

На выходе сдал отмеченный пропуск и вышел из

Кремля. У Спасских ворот демонстранты. Плакаты, самодельные лозунги. Двое мужиков, мордастых и откормленных, держат за палки кумачовый транспарант с требованием убрать из Кремля депутатов от КПСС. В другом месте производят запись уволенных работников ЦК КПСС в колхоз имени товарища Стародубцева. Цепочки угрюмых, недоброжелательных лиц. Истеричные выкрики. Обвинения партии в преступлениях, воровстве, жизни за счет народа. Когда входил в Кремль, едва протиснулся к Спасским воротам. Сейчас людей вроде поубавилось, но агрессивности меньше не стало.

На метро доехал до «Правды»— надо было передать пакет в Минск. У них хорошая возможность для этого — вместе с матрицами завтрашнего номера газеты.

Осечка получилась уже на входе. Плюгавенький милиционерчик с бабьим личиком долго рассматривал удостоверение работника ЦК. Затем, скорчив мину, гнусаво произнес:

— Звоните. Пусть вам заказывают пропуск. Как всем.

И, довольный своей смелостью, отвернулся.

Позвонил Черняку, ответственному секретарю «Правды»:

— Не пущают.

— Пусть возьмет трубку постовой, — властно сказал Александр Викентьевич.

Я передал трубку сержанту. Он с неохотой взял ее, долго отбрыкивался, но в конце концов уступил. Вот так-то, товарищ полковник! Привыкли с разными там генералами общаться. А здесь начальником — сержант!

Разговор с Черняком был долгий. Обсуждали минувшие и текущие события. Он рассказал, что уже к концу дня девятнадцатого августа многие в редакции поняли, что ГКЧП проигрывает. Но и в следующих номерах продолжали публиковать его документы — они исправно поступали по каналам ТАСС с грифом «Литерная», то есть обязательные к публикации.

Ситуация для «Правды» сложилась крайне трудная. С одной стороны, она послушно печатала все документы ГКЧП и освещала противостояние в Москве с его позиций. С другой стороны, секретари ЦК КПСС Дзасохов, Лучинский, Калашников спешно собрали пресс-конференцию и дистанцировались от «путчистов», обвиненных российскими властями в «измене Родине». Выпуск «Правды» как пособницы ГКЧП был остановлен. Политбюро в панике разбежалось, генсек отрекся от партии. Специальным указом Ельцин арестовал счета КПСС, и «Правда» осталась без средств к существованию.

— Но газета не умрет. Никогда! — твердо заверил Черняк.

Мы долго рассуждали на эту тему. Наконец, когда я поднялся с кресла, он сказал, что место в «Правде» для меня найдется. У них произошли перерегистрация и внутренняя реорганизация, упразднены должности заместителей и введены руководители направлений. Одно из таких направлений— у Черняка. Несколько отделов, в составе которых двенадцать человек. Нужны люди, много вакансий.

— Место политобозревателя тебе обеспечено.

Я сердечно поблагодарил за память. Как-никак, столько лет был куратором «Правды», когда-то это входило в мои обязанности заместителя заведующего сектором газет. Не забыли. Спасибо, ребята. Так и должны поступать порядочные люди.

— Может, мне к Селезневу зайти?— спросил я Черняка. — Или нашего разговора достаточно?

— Можешь зайти. Он человек хороший.

Геннадия Николаевича Селезнева я знаю с тех пор, когда он был главным редактором «Комсомольской правды», потом возглавлял «Учительскую газету», едва не стал секретарем ЦК КПСС. Отношения были прекрасные. Еженедельно встречались на Секретариатах ЦК.

Захожу в приемную Селезнева, благо это по пути — кабинет нового главного редактора «Правды» тоже на восьмом этаже. Селезнев в кабинет прежнего главного редактора «Правды» Фролова переселяться не стал, остался в своем. Кстати, Иван Тимофеевич Фролов во время путча был в ФРГ, ему сделали тяжелую операцию, и перемены в редакции произошли в его отсутствие.

Секретарша доложила главному, и вот я уже в его кабинете. Традиционное поздравление с новой должностью, в ответ широчайшая улыбка. И— рассказ о планах реорганизации редакции. Увольнение пенсионеров. сокращение штатов, особенно технических работников. Должно остаться не более 150 человек. У них сейчас около 500. Не прошли по конкурсу заместители главного редактора Валовой, Королев и другие ветераны.

Разговор получился хороший, душевный.

— Не огорчайся, Николай. Мы тебя не забудем.

Все это хорошо, но ведь ему предстоит уволить столько людей! Для большинства из них газета — это жизнь. По тридцать— сорок лет отдали любимому делу. И вот вместо кого-то из них приду я. Партаппаратчик. Как смотреть в глаза этим старикам?